Хозяин спускается за мной, показывает на стульчик у печи. Тут тепло, из печи пышет жаром.
Я разуваюсь, с моих сапог течёт вода. Затем снимаю обе куртки. Незнакомец забирает их и развешивает над печью. Вода стекает в специальный желобок, уходящий куда-то в стену.
Хозяин протягивает мне краюху хлеба и кусок вяленого мяса. Я ем, потому что голоден. Жуя, спрашиваю:
– Ты кто?
– Бурха, – говорит он.
Даже при свете непонятно, как он выглядит. Борода покрывает его щёки до самых глаз. У него очень низкий голос.
Он не спрашивает, кто я такой. Я понимаю причину.
Он ставит передо мной кружку с дымящейся жидкостью. Пью. Вкусно. Это что-то вроде мёда, я ничего подобного раньше не пробовал.
– Через границу переведёшь?
Он кивает.
– Пять монет.
– Две.
Щурится, смотрит.
– Пять.
– Две.
Я хочу, чтобы он прочитал в моих глазах безжалостность. Чтобы увидел смерть. Но он не боится.
– Пять, – говорит он твёрдо.
– Две.
Молчание.
– Иди сам, – говорит он.
Развязываю кошель. Достаю четыре монеты. Аккуратно раскладываю по столу. Хозяин смотрит на деньги, затем сгребает их волосатой лапищей. Сделка состоялась.
– Завтра пойдём. Сегодня буря, не доберёмся.
Кто-то другой мог бы и сам пойти через перевал. Погиб бы где-нибудь, а на следующий день продолжил путь. Но у меня нет второй жизни.
– Хорошо.
Дожёвываю мясо.
Чувствую, что нужно поддержать разговор. Молчание кажется неуютным.
– Много клиентов?
– Хватает.
Я не ждал другого ответа.
Он показывает рукой на деревянную скамью у стены.
– Спать будешь тут.
Киваю. Я думаю, лучшего места мне не найти.
* * *
Бурха будит меня ни свет ни заря. Я давно отвык валяться в постели, но вставать в четыре утра не слишком приятно.
– Нужно успеть, – говорит он вместо приветствия.
– Всё успеем.
Я сажусь. Спина затекла. Руки и ноги как деревянные. Рывком вскакиваю. Разминаю суставы. Бурха отскакивает в сторону: я чуть не задел его.
Я не люблю спать в одежде, но тут иначе никак. Бурха стоит в стороне.
Я собираюсь. Мечи, которые лежали на лавке рядом со мной, теперь аккуратно стоят у стены. Хмурюсь, смотрю на Бурху.
– Упали, – говорит он.
Я не проснулся, и кто-то взял моё оружие. Пусть это даже друг. Но друг может оказаться врагом. Я чересчур расслабился.
Плеть по-прежнему на поясе. Огнестрел – в петле одной из курток. Одеваюсь.
Бурха протягивает мне кружку. По запаху не похоже на вчерашний мёд, но тоже горячее.
Выпиваю. Запах трав.
– Не замёрзнешь, – говорит Бурха.
Он выходит первым. Напоследок оглядываю комнату. Под потолком висят какие-то травки. На полочке стоит банка, в которой плавает глаз, очень похожий на человеческий.
Снаружи холодно, но ветра почти нет.
– На лыжах умеешь? – спрашивает, обернувшись, Бурха.
– Нет.
Он молча идёт вперёд. Топает по снегу, как настоящий медведь. Если бы я умел ездить на лыжах, мы бы шли быстрее.
Дорога скучная. Ничего не происходит. Бурха хорошо знает тропы, по которым не нужно карабкаться наверх, но можно просто идти. Без него я бы заблудился за час.
И остался бы в снегах.
Что заставило меня переходить границу здесь? Я ведь мог и не наткнуться на хижину Бурхи.
Я знаю, кто. Я сам. Моя уверенность в себе. Потому что я – Риггер.
Бурха выползает на небольшую возвышенность.
– Перевал, – говорит он и указывает пальцем вперёд.
Всё видно, как на ладони. Перевал – это тропка между двух гор, узкая, едва заметная.
– Где граница? – спрашиваю я.
Бурха показывает куда-то в сторону.
– Там.
Бурха делает шаг вперёд, потом оборачивается.
– Драться ты умеешь.
Он не спрашивает. Он утверждает.
– Да, – говорю я.
– Самоеды могут напасть.
Я знаю, кто такие самоеды. Читал в одной из книг Цикры. Горное племя, замкнутая община. Они питаются мясом. Собственным. Убивают кого-нибудь из племени и съедают. А наутро он просыпается живым. Даже Цикра не знал, с какой целью они это делают: ради справления религиозных нужд или ради утоления голода.
– Пошли.
Бурха уже идёт вниз.
Тропка становится совсем узкой и крутой. Приходится помогать себе руками. Толстые перчатки постепенно превращаются в лохмотья. У меня есть вторая пара – как раз на такой случай.
Бурха идёт легко: он ходил тут не раз. Снег твёрдый, замёрзший, по сути, наст. По нему можно идти, не проваливаясь, если знать, куда ступать. Я стараюсь идти по следам Бурхи.
Тропа снова расширяется. Бурха останавливается и прислушивается.
– Что-то не так, – говорит он.
Я расстёгиваю куртку, моя рука сжимает рукоять дробовика. Мечи замотаны в ткань и торчат за спиной. Их не достанешь. Семихвостка болтается у бедра.
Но уже поздно, потому что на нас падает сеть.
Он берётся из ниоткуда, она тяжёлая, и мне приходится отпустить дробовик, чтобы руку не прижало к телу в неудобном положении. Под нами – тоже сеть. Мы попались, как дети.
Раздаются крики. Прямо из-под снега появляются люди в белых меховых одеждах. Их несколько десятков. Я крепко прижат сетью к тропе: нет пространства для манёвра. Люди подбегают и бьют нас деревянными дубинами – как попало, по голове, по рукам. Я не могу достать дробовик, не могу дотянуться до мечей. У меня есть два ножа, укрепленные на запястьях, но ими такую сеть не перережешь.
Мне попадают по голове, и я теряю сознание.
* * *
Голова раскалывается. Холодно, очень холодно. Руки связаны за спиной. Ноги тоже связаны. Куртку с меня не сняли. Я чувствую, как что-то твёрдое упирается мне в бок. Это ствол огнестрела. Они не обыскивали меня. Просто связали и всё. Плеть тоже со мной. Нет только рюкзака и мечей, которые были за спиной.
Я полусижу, прислонившись к камню. Справа и слева стоят два стражника с копьями. У копий – каменные наконечники. Воины одеты в белые шкуры: штаны, куртки, шапки – всё из шкур. Поднимаю глаза на одного из воинов. Он смотрит на меня. У него пустой взгляд. Ледяной.