— Я не собираюсь никуда бежать, — сказала Эмма устало.
Он проигнорировал ее слова. Обвел глазами комнату, старательно огибая женщину взглядом.
— Надеюсь, условия содержания вас устраивают и жалоб на жестокое обращение или на то, что вас морят голодом, вы нам не предъявите.
— Если желаете, могу дать в этом расписку, — в ее ровном голосе прорезался гнев. — Еще и с личной печатью!
Взгляд короля задержался на узком, забранном решеткой окошке: он вспомнил, как Эмма восхищалась большими светлыми окнами в его доме. Да и для рисования эта комната темновата… С какой стати это-то его заботит?
— Всего наилучшего… ваше сиятельство!
Ответа он не дождался — или тот был слишком тих, или Эмма просто промолчала.
Он стремительно пошагал по коридору и услышал, как друг устремился за ним следом.
— Силвер! Подожди!
Не оборачиваясь, король рубанул ладонью воздух.
— Оставь меня!
Хотя бы на время.
Хотя бы до тех пор, пока расхочется крушить все вокруг.
Глава 2
В которой полицмейстер ведет речь об одиночестве
Я в изнеможении откинулась на спинку стула. Разговор обессилил меня настолько, что, казалось, лучше б Силвер меня избил, тогда бы боль тела заглушила боль души.
А тут страдало и то и другое. Я обхватила руками колени, прижалась к ним лицом, вздрагивая в сухих беззвучных рыданиях. Ах, Кароль, Кароль, что же я наделала!
Не знаю, сколько прошло времени, но, подняв голову, я увидела господина полицмейстера, безмолвно стоящего на пороге. Поспешно выпрямилась — я вовсе не собиралась публично демонстрировать глубину своего раскаяния… или вызывать жалость у королевского друга и соратника.
Фандалуччи кивнул, словно услышав мои мысли. Прошелся по комнате, как совсем недавно Кароль… Силвер. Правда, не столь резко и стремительно, еле сдерживая свой гнев, — медленно, как бы в раздумьях.
— Итак, ваше сиятельство?
— Итак, господин полицмейстер? — я бессознательно скопировала его интонацию, и по лицу Фандалуччи скользнула слабая улыбка.
— Кажется, вы вызвали гнев нашего общего приятеля.
Это не требовало подтверждения, поэтому я промолчала.
— Позвольте узнать только одно — зачем вы это сделали?
— И вы называете это «только одно»?
Фандалуччи остановился прямо передо мной.
— Я верный слуга и, смею надеяться, друг его величества.
— Я это знаю.
— Меня интересуют не собственно причины, а только было ли в вашем исчезновении нечто, направленное на причинение вреда его величеству в частности и Ристу как государству в общем?
Я подняла брови:
— Больший вред, чем я уже причинила?
Услышав, как господин полицмейстер хмыкнул уже явственно, я, к своему удивлению и радости, поняла, что в стане противника у меня имеется неожиданный союзник.
— Вы разрешите присесть?
Фандалуччи опустился на стул с явным облегчением. По-простецки потер костлявые колени, словно они у него ныли.
— Я намеревался увидеться с его величеством раньше, чем он узнает о вашем… возвращении.
Я оценила деликатность подобранного определения. Фандалуччи продолжал столь же доверительно:
— Видите ли, его величество бывает иногда несколько… несдержан.
— О! Неужели? Ни за что бы не подумала!
Он проигнорировал мой сарказм.
— Иногда этот гнев напускной. Но по-настоящему Силвер выходит из себя, когда его доверие теряют те, кто ему действительно дорог.
Пауза. Я грустно кивнула.
— Это я тоже уже поняла.
Полицмейстер откашлялся перед тем, как задать следующий вопрос:
— Прошу прощения за мою неделикатность, но были ли вы уже близки с ним… в телесном смысле?
Я молча покачала головой.
— О, — произнес господин полицмейстер, кажется, даже с разочарованием. — Это меня крайне удивляет… — Фандалуччи верно расценил выражение моего лица и поспешил добавить: — Я ни в коем случае не хотел обвинить вас в легкомысленности, просто его величество… — Он замялся, подыскивая слова, и я подсказала:
— Не жалейте мои уши, господин полицмейстер! Вы хотели сказать, что его величество — бабник?
— О, нет-нет, — поспешно заявил Фандалуччи. — Просто он пользуется большим успехом у дам и всегда крайне… целеустремлен, поэтому я предполагал, что…
— Оставим в стороне привычки и склонности его величества, — перебила я. — Что бы изменилось, если б мы, как вы предполагали, состояли в интимной близости?
— Просто он всегда добр по отношению к своим женщинам, пусть даже и…
— Недостойным?
Фандалуччи качнул головой:
— Я бы сказал по-иному.
— Как бы и что бы ни сказали и даже ни подумали вы и его величество, — горько признала я, — вам не придумать слов сильнее и сквернее, чем говорю себе я. Но я все же не собираюсь соблазнять Ка… Силвера, чтобы умерить его гнев. Если, конечно, вы, господин полицмейстер, собирались это мне предложить.
— Признаться, собирался, — откровенно ответил Фандалуччи. — Судя по всему, вам не пришлось бы прилагать для этого каких-то особых усилий.
Я вспомнила некоторые моменты общения с Каролем. Да уж… Фандалуччи внимательно следил за моим лицом. Я готова была поклясться, что он буквально читает мои мысли, потому что полицмейстер вновь кивнул.
— Этот союз крайне желателен и выгоден обеим нашим странам, ваше сиятельство. Политический, военный и семейный союз.
— Я знаю. Я всегда это знала. И вы видите, как я распорядилась этим знанием!
— Я сказал это как верный слуга его величества. А теперь я говорю уже как давний друг Кароля, которого вы знали…
Фандалуччи вновь откашлялся, как бы готовясь затронуть следующую деликатную тему.
— Возможно, такова участь любого монарха, но с каждым годом он становится все более одиноким. Недаром Силвер завел эту птицу: та не ищет его милости и выгоды для себя или своих родственников, ей довольно лишь бережных рук, горсти семян и чистой воды. У меня, — полицмейстер задумался, словно взвешивая себя на невидимых весах, — тоже весьма умеренные аппетиты, и я не предам его, как бы и что бы мне ни сулили… а предлагали многие и многое, уж вы мне поверьте! Так что у него остались только я, эта птица… и его вторая, площадная, жизнь.
— Кстати, — незавидная участь участью, а ведь любопытство все равно меня не покинуло! — Расскажите, как так получилось, что король Силвер превратился в Человека С Птицей?