Судьба и другие аттракционы - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Раскин cтр.№ 15

Ульрика шепнула Глебу:

— Шла мимо, глянула в ее окошко и вот… Мы давно уже не думали ни о чем подобном.

— Да-а, — попробовал сказать кто-то и сам же осекся.

— Коллеги, — наконец-то сказал профессор каким-то глухим голосом. — Пойдемте. Мария утомилась от нашего внимания.

— Я останусь, — сказала Мэгги. — Помогу отмыться. Самой ей не справиться.

Поздним вечером Глеб зашел к ней. Собирался постучаться, но дверь оказалась не запертой, только прикрытой. Он хотел посмотреть на оленей в темноте, при нижнем свете. Мария, переодетая в чистое, отмытая стараниями Мэгги, спала на диване под этим своим рисунком. Спала, свернувшись калачиком, спрятав нос куда-то под руку, не по-обезьяньи даже, по кошачьи. Глеб догадался, что она сквозь сон сознает, чувствует его присутствие, но она не открыла глаз, ее дыхание ровно — она доверяет Глебу.

Он смотрел на оленей с нижней подсветкой (хорошо, что у Марии, видимо, уже не хватило сил, чтобы встать и выключить свет). Сейчас они были совсем уж похожи на пещерные рисунки древних людей Земли. Но красный олень улыбался. Была ли эта робкая его улыбка тогда, днем, а он не заметил, или же Мария, окрыленная успехом, пририсовывала после?

Сам не зная зачем, прошел к окну, к телескопу. Ей установили такой простенький школьный, на металлической мачте, воткнутой острием в напольное основание. Должны были пройти тысячелетия, прежде чем далекие потомки Марии начнут заселять звездное небо своими богами, а Мария уже знает, что в небе есть красные гиганты и белые карлики, ей уже рассказали о квазарах. А по ночам, должно быть, в своих кошмарах, она видит, как мужчины племени альфа вспарывают животы ее родителям.

Ульрика занималась с Марией в лаборатории, а Мэгги здесь. Обе смеялись, «как трудно, оказывается, рассказать „простыми словами“, и „надо же, как много на свете вещей, о которых помимо двух-трех вполне школярских слов вообще ничего не знаешь“».

Глеб, глянув рассеянно в телескоп, хотел уже направиться к двери, но вот на подоконнике, в стопке иллюстрированных журналов… Он вытянул за уголок. Это было старенькое пособие по искусству. Глеб пролистнул. Вот эти олени! Она срисовала как могла. Но цвета для оленей и улыбку для красного придумала сама. Глеб всё понял. Она слышала споры, знала, как Ульрика и профессор удручены тем, что «никто на этой планете никогда не нарисует оленя». Она жалела их.

Она нарисовала оленей для них.

В это время в доме напротив в небольшой столовой профессор и Ульрика. Перед профессором бутылка виски.

— Наверно, уже достаточно, — говорит Ульрика.

Снайпс наливает себе еще.

— Я понимаю, конечно, — цедит Ульрика, — не каждый день теряешь такой непробиваемый аргумент в пользу того, что вы сделали с альфами.

— Что ж, наслаждайся, — кивает профессор, — о таком подарке и не мечтала… м-да. Только смею заметить, племя Марии отличается кое-чем от племени альфа, потому, кстати, и проиграло.

— Тогда с чего вдруг траур? — Ульрика показывает на бутылку.

— Это я вообще, — пытается сказать профессор. — Устал. — И вдруг: — Скоро у омеги будут художники. Много художников.

Он снова выпил и снова налил.

— В самом деле, достаточно, — говорит Ульрика мягко. — Дело, конечно, ваше, ладно, пойду принесу вам льда.

Она встала, пошла к холодильнику, открыла дверцу, громко, нарочито громко выламывала ножом кубики льда из формочки, быстрым движением открыла ящичек кухонного гарнитура, что над холодильником, схватила что-то, спрятала в карман.

— Я всё вижу, ты отражаешься в зеркале.

— Я могу это сделать и совершенно открыто, — зло ответила Ульрика.

— Ты что, и вправду думаешь, что я собираюсь заесть эту бутылку виски таблетками, как только ты уйдешь? Я не настолько сентиментален… И всё, что я сделал с альфами, — ты слышишь меня? — всё было правильно!

— Мы пять лет повторяем друг другу одни и те же доводы и вот наконец появилось хоть что-то новое, а вы…

— Я всегда сознавал свою ответственность, — перебивает Снайпс, — и если надо, отвечу и перед НАСА, вообще перед Землей.

— А я вот всё отвечаю перед племенем альфа.

— Это слова, девочка. Только слова. Ты отвечаешь перед теми вполне земными вещами, в универсальности коих давно уже сомневаешься. В отличие от меня.

— Вот как? — сарказм в голосе Ульрики.

— Скажу больше, ты и отвечаешь, чтобы заглушить свои сомнения.

— А перед чем отвечаете вы? Только не надо мне ни про НАСА, ни про комиссию Конгресса и про человечество не надо, ладно?

— Ты не хуже меня знаешь, что омега, придет время, и будет омегой и ничем иным. И ты сделала для этого почти столько же, как и я.

— Вы уходите от ответа, — сказала Ульрика.

— Я ищу его, — улыбнулся Снайпс. — Я пока что в процессе. Но…

— Да, я запомнила, насчет племени альфа вы всё сделали правильно. Что-то можете добавить еще?

— В юности мне нравились стервозные женщины, — попытался Снайпс. — А вот насчет этого, — он указал на карман, куда она спрятала упаковку лекарства. — Я тронут, конечно, но ведь это на тебя так действует предстоящий скорый отлет?

Ульрика промолчала.

— А я вот, как ты, наверное, уже догадалась, — продолжал профессор, — останусь здесь. В оставшиеся мне лет этак двадцать-двадцать пять буду сидеть, давиться собственной правотой.

— Подождите, Роберт (она впервые назвала его так). Мы ведь еще не сделали то, что прикрываем эвфемизмом «последний шаг». Мы успеем. У нас будет время.

— То есть ты хочешь сказать, что если мы не успеем, — ты останешься?! — поразился профессор.

— Не верю, что через месяц, ровно уже через месяц, я улечу отсюда, — говорит Мэгги.

Они с Глебом стоят на границе, там, где кончается станция, на самом обрыве плато. Под ними отвесная бездна. Где-то там, внизу, должен быть мир людей омега и альфа. Спящий сейчас. Над ними громадная ночь планеты «Земля второй попытки» со звездами, которых никогда не видели люди Земли, так же как и видны они для тех, кто живет в герметичных поселках на спутниках Юпитера или же на Плутоне, осваивается на планете Луби, открывает мир Саржа.

— А вот вернусь, и земное небо будет чужим, экзотичным, даже пугающим. Буду бояться Большой Медведицы? Маяться, тосковать при виде ее ковша?

— Что ты, Мэгги. Звезды не могут быть чужими и уж тем более враждебными. Пусть у нас с тобой разный опыт здесь… Они могут быть никакими, — добавил Глеб после паузы.

— Станция, — говорит Мэгги. — Уйти и не оглянуться. Я? Всем обязана ей, наверное. Но уйти, и уйти, и уйти.

— А Земля?