Возвращение из Индии - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 36

— А потому, дорогие друзья, я умоляю вас тронуться в путь; если же вы хотите мне что-нибудь показать, то покажите мне, как пройти к реке.

Не знаю, как это объяснить вам, но с той минуты, как я очутился в Индии, меня безудержно тянет к рекам; мне кажется, что я просто влюбился в них. И хотя именно на меня падала вся вина за прерванное таким образом застолье, они мгновенно отозвались на мою просьбу, сделав то, о чем я их просил, а именно — отвели меня на длинный зеленый выступ, с которого открывался превосходный вид на реку; на краю выступа высилась колонна, на фоне которой моей же камерой они сделали несколько снимков, после чего я сфотографировал их. Но мне явно мало было одного обзора водной глади, я хотел спуститься к самому урезу. Они довели меня до воды, и когда увидели, что, наклонившись, я неожиданно опустил пальцы в холодную воду, они склонили головы, выражая полное удовлетворение. Это ничем не вызванное движение души укрепило их во мнении, что я и на самом деле готов взглянуть на человеческий ад изнутри него самого, а не только через стекло движущегося автомобиля; более того, им стало ясно, что медленное движение человека-рикши устраивает меня более всего, движение через ужасающие переулки, полные монбланов гниющего мусора, отбросов смердящей человеческой плоти, начинающей свой путь к смерти с момента рождения, парий человеческого общества, напоминающих тщетным своим трепетанием подергивание раздавленного насекомого, попавшего под огромный башмак. В течение целого часа они вели меня улицами, некогда имевшими приятный, цивилизованный вид, которые теперь выглядели словно пораженные проказой, и боль от подобного зрелища оказалась тем сильнее, чем очевиднее проглядывались следы сохранившейся былой красоты. И так мы продвигались: я — со скоростью, с которой трусил босоногий рикша, а два моих чернобородых спутника — нечто вроде эскорта по обе стороны от меня. Из карманов они время от времени вытаскивали мелочь, чтобы опустить в протянутую ладонь умирающего бедняка или ребенка, бесспорно подстегиваемые моим взглядом. «Возможен ли еще худший ад?» — спрашивали они, время от времени поворачиваясь ко мне с каким-то торжествующим выражением, которое не сходило у них с лица до самой станции.

Хотя путешествие на поезде длилось девять часов, я не смог сомкнуть глаз. Воспоминания о Калькутте перемежались с непрерывной тревогой об Эйнат, тяжелым грузом ложась на сердце. В конце концов я поднялся и вышел в коридор, где и остался стоять, чтобы не пропустить, когда поезд остановится в Гае. Около полуночи я оказался выброшенным на платформу, которая выглядела, как последняя в мире платформа на самом краю Вселенной и указывала предстоящий мне путь — к длинному ряду ожидающих моторикш, среди которых я попробовал отыскать белый тюрбан моего собственного водителя, к сожалению, тщетно. Пришлось нанять другого, помоложе; он и доставил меня проселочной дорогой, вьющейся среди зеленеющих холмов, освещенных узким серпом луны, до Бодхгаи.

Гостиница у реки была закрыта и погружена во тьму; к тому же я никак не мог вспомнить, где находился вход в наше маленькое бунгало. Из последних сил я обошел вокруг всего здания и впервые с начала нашего путешествия ощутил, что силы мои иссякли; откуда-то из глубины моего существа вдруг вырвался стон, полный отчаяния и боли. Неужели мне придется, вдобавок ко всему, провести всю ночь вот так, на пронзительном холодном ветру, долетающем с реки, — потому только, что я хотел казаться «идеальным» не только Лазарам, но и самому себе? Я уселся под одно из громадных деревьев перевести дух и тут вспомнил, что у меня остался еще последний из трех, приготовленных женой Лазара сэндвичей, который я и съел в надежде прогнать сон. Затем я поднялся, взбодренный так, словно выпил бокал хорошего вина, и стал описывать на местности круги… и тут я вспомнил, где вход в бунгало, а через некоторое время уже стучал в дверь.

Я постучал тихонько, но дверь открылась сразу. Это была Дори. Очков на ней не было, волосы растрепаны, ночная рубашка обтягивала ее полную фигуру и ее большие упругие груди. Я заметил, что она была в туфлях на высоком каблуке. Сначала мне показалось, что наградой за труды мне дарована будет одна из ее знаменитых — одними глазами — автоматических улыбок, но затем эмоции взяли верх, и, протянув ко мне руки, она обняла меня, обдав давно забытым теплом. Несколько мгновений мы стояли так, замерев, в грязной кухне, где немытые чашки стояли на плите, но появившийся внезапно Лазар обхватил мою голову в едином порыве радости и любви и закричал:

— Куда вы, к черту, подевались? Где вас носило? Еще немного, и мы уехали бы без вас. Только не говорите мне, что вы потащили эти тесты прямо в Калькутту!

— Вы что, не получили моей записки? — спросил я со странным чувством гордости.

— А была ли в том действительная необходимость тащиться туда? — сказал Лазар, как бы не слыша моих слов.

— Это было совершенно необходимо, — ответил я с непривычной для самого себя твердостью. — Я получил все нужные результаты и уверен в их надежности. Теперь мне ясна ситуация, в которую мы попали.

— Мы попали? — спросил Лазар, который был поражен моим тоном. — Но куда?

— Дайте мне минуту, — сказал я. — А потом я все вам скажу. Но сначала — Эйнат. Я хочу посмотреть на нее.

И, не помыв даже рук, я прошел в комнату, где желтоватый свет позволил мне взглянуть на больную девушку, которая расчесывала себя, утопая в безрадостном забытьи, не имея ни малейшего представления о смертельно опасной бомбе с часовым механизмом, тикающим у нее внутри. Я подошел вплотную к кровати и положил ладонь на ее лоб. Лихорадка была все той же. Лазар и его жена с нетерпением ожидали моих слов. Состояние их дочери за последние двадцать четыре часа было малоутешительным, и вот теперь, вернувшись с результатами тестов, я стоял, склонившись над больной. Чего они ожидали от меня в эту минуту? «Я должен сказать им нечто такое, что потревожило бы их уверенность в себе, — подумал я, — иначе они не будут доверять мне в должной мере и будут склоняться к полумерам, вместо того, чтобы безоговорочно довериться моему авторитету». Взяв ее вялое запястье, я проверил пульс. Зеленые глаза открылись, но на прекрасном лице не появилась улыбка, которая так украшала лицо ее матери.

— Все хорошо? — спросил Лазар, раздраженный моим поведением.

— Одну минуту, — начал я. — Дайте мне только вымыть руки. — И вышел в кухню. Жена Лазара подала мне мыло и полотенце. И тогда, повернувшись к Лазару, я произнес: — Что касается Калькутты, вы совершенно правы. С одним уточнением: хороших людей можно встретить даже в аду. И еще одно, во что поверить труднее: там даже можно сходить в кино.

Но даже предположив, что он на самом деле влюбился, что он мог с этим поделать? — так говорил он сам себе с горькой усмешкой, лаская взглядом гибкую спину маленькой девочки, склонившейся над атласом и не выпускавшей изо рта изжеванный карандаш. Она должна быть чьей-то, убеждал он себя, чьей-то, кто придет и уведет ее. Но мысль, что маленькая девочка была просто оставлена в его кухне, уже овладела его существом, и с новым, и таким волнующим, желанием, которое, верил он, вполне поддается контролю, он положил свою руку легонько на ее тонкое плечо, чтобы немного приободрить ее. Наклонившись над скатертью, раскинувшейся перед ним своим синими, зелеными и желтыми пространствами, вслушиваясь в сладостный голос, без запинки произносящий названия городов и континентов, он сказал ей с мягкой укоризной: «Ну, чего же ты ищешь еще, если все уже нашла?» И с этими словами он опустил свой палец на зеленеющее пятно, все в синих прожилках рек, и закончил назидательно и твердо: «Вот, вот здесь находится правильный ответ. А теперь хватит сидеть над уроками. Уже поздно». И в то время, когда маленький острый нож еще раз повернулся у него в сердце, он закрыл атлас и захлопнул учебник, отстегнул булавку и снял школьный значок с кармана ее блузки, кончиками пальцев ощущая очертания ее детской груди; и здесь он опять спросил себя, что она при этом чувствует, и что она в состоянии понять, и может ли он поцеловать ее без риска для себя.