Записки пинчраннера - читать онлайн книгу. Автор: Кэндзабуро Оэ cтр.№ 29

— Мори! — завопил я что было сил, стараясь перекричать Бетховена. — Мори! Мори! Куда ты?

Вспыхнул свет — Мори не обратил никакого внимания на мои крики, на знаки, которые я ему подавал, он шел, охраняя вцепившуюся в рукав его кожаного пиджака студентку в джинсовом расклешенном платье и в длинном теплом жакете, застегнутом на все пуговицы и плотно облегавшем ее. Когда вновь стало темно, я с криками «Мори, Мори!» начал поспешно пробираться по узкому проходу между стульями, но продвинуться вперед мне не удалось. Те, кого я отталкивал, давали мне сдачи, и я, вытянув шею, как черепаха, и корчась, вопил «Мори, Мори!» — вот и все, что я мог сделать. Наконец он посмотрел в мою сторону — в его взгляде я сразу же прочел отказ, — мелькнул на прощание небритый профиль, и Мори исчез в толпе. Я остался стоять весь в поту, снова испытывая нестерпимый зуд. Я был сражен отказом Мори, вот так-то. До сих пор его многочисленные отказы я не воспринимал как отказы, но теперь понял — пришло время платить по счетам. Мори с детских лет, до превращения, отказывался слушаться меня, своего отца, подчиняясь туманным, неосознанным желаниям; я решительно не признавал отказов и вынуждал к послушанию…

— Корпус лососей! — раздался вопль, заглушивший мощно звучавшую сонату для струнного квартета. — Корпус лососей! Корпус лососей!!!

Моим чувствам вновь был нанесен решительный удар В открытую рану, оставленную в моей душе отказом Мори, упали слова Корпус лососей и закупорили ее! В вспышке яркого света, которой я едва дождался после темноты, наступившей, когда выплеснулся крик Корпус лососей, все повернулись к сцене.

Там началась невообразимая потасовка! Разумеется, эти люди не собирались устраивать под шумок поножовщину, ха-ха. Но дрались они как звери, на сцене было полно дерущихся и была такая давка, что даже упасть невозможно. Кто из них принадлежал к Корпусу лососей — не разберешь. А тут еще над головами устроивших эту потасовку юнцов пронесли на плечах будущую киносценаристку. Она болтала толстыми йогами из-под задравшейся юбки — будто разверзся бездонный зев духовой трубы!

— Сволочье! Чертово сволочье! Ни стыда ни совести! Кончайте! — кричал я громовым голосом, но крик мой замер в только что закупоренной ране моей души. Обратившись к разверзшей зев трубе, я, восемнадцатилетний, ринулся вперед, горя не осознанным еще желанием и злобой. Ринулся вперед, оскалив не искусственные, а собственные молодые зубы!

6

Ринувшись вперед, я добрался до сцены и вклинился в самую гущу дерущихся, но меня сразу сбросили вниз. Я попытался снова взобраться на сцену, но мне топтали руки, били ногами по голове и плечам и каждый раз скидывали со сцены — да, захватить их позицию трудно. Я опять осторожно оперся руками о край сцены, причем руки сжал в кулаки и, избегая нацеленного на них старого ботинка, прыгал из стороны в сторону, пытаясь найти щелку, чтобы взобраться на сцену, и тут головой вниз полетел худой человек лет под сорок, видимо ветеран Корпуса лососей. Полетел прямо передо мной. На его побледневшем лице выделялись янтарные, как у кошки, глаза, он смотрел прямо перед собой. Наверное, потому, что перед ним вдруг оказалось мое лицо, в глазах его на миг отразилось изумление, но тут он, ударившись теменем об пол, завопил:

— Ой, больно!

Упал еще один человек — со всех сторон его пинали стоптанными ботинками, а он, продолжая лежать на полу, пытался увернуться. Не руководитель ли это движения против строительства атомной электростанции на Сикоку?! Но у него на маленьком лице огромный запавший рот и вокруг множество морщин — может быть, это не он, а его отец? Однако глаза горели злобой, ноздри раздувались, от него даже пар шел — так силен был боевой дух. Действительно, руководитель движения против строительства атомной электростанции, хотя и лежал на полу, оружием, зажатым в правой руке, бил по ногам пинавших его противников. Когда он промахивался, оружие не впивалось в ногу противника, а издавало щелчок, точно кастаньеты. Вот оно что! Я ведь тоже всегда стараюсь укусить — стоило мне подумать об этом, и я сразу же догадался, что это за оружие. Раздосадованный маленький человек, которого повалили на пол, пинали ногами, не в силах подняться, вытащил изо рта вставные челюсти, зажал их в руке и кусал ими ноги противников. Ха-ха, я был потрясен — кусательная атака с дистанционным управлением. Вы когда-нибудь слышали о таком?

— Прибыла моторизованная полиция! Не поддавайтесь на провокацию! — раздались у меня за спиной крики множества людей. Эти крики несметной толпы заглушили лившуюся из мощных динамиков музыку и произвели нужный эффект. Побоище прекратилось. Руководитель нападавших, несомненно, отдал команду отступать. Умолкли динамики.

Погасла лампа-вспышка, освещавшая тьму, начались вопли смятения и негодования, что не было свойственно обученным активистам обеих групп, и длилось это довольно долго. Со сцены, где утихла потасовка, беспорядочно прыгали убегавшие. Это могло оказаться опасным для тех, кто стоял внизу, — ведь была полная тьма, и я, охватив руками голову, наугад бросился вперед, пытаясь вклиниться в свободное пространство на сцене. И упал со страшным грохотом.

— Сволочь, фашист! — раздалась ругань — кого бы вы думали? — взбешенной киносценаристки. — Тупица! Идиот!

Встав на четвереньки, я пополз, лавируя между топающими йогами, в направлении этого голоса. Вдруг я почувствовал страшную боль — что-то впилось мне в зад, наверно укусила вставная челюсть руководителя движения против строительства атомной электростанции. Если бы я не двигался вперед так стремительно, широко раскрыв во тьму глаза, то одной десятой секунды опоздания было бы достаточно, чтобы челюсть отгрызла важный орган, представляете — у восемнадцатилетнего-то, ха-ха. К счастью, все утихло и продолжал сражаться один лишь руководитель движения против строительства атомной электростанции, поэтому я продвигался вперед, беспрерывно натыкаясь на чьи-то колени и голени, и никто не пинал меня ногами, не топтал. Чтобы не отдавили пальцы, я сжал руки в кулаки и передвигался ползком по полу. Неожиданно я наскочил плечом на перевернутый стул, и он отлетел далеко вперед, и оттуда раздался вопль «Ой!».

— Сволочь, фашист! — послышалась ругань. Подходить с той стороны, откуда только что полетел стул, было неразумно, и я, чтобы выйти из положения, схитрил — перекатился несколько раз по полу и пополз дальше; сердце бешено колотилось. Я протянул руку и погладил по спине сидевшую неподвижно, как изваяние, Ооно.

— Это я! Надо выбираться отсюда! — сказал я. Вспомнив, какой у меня был голос до превращения, я изменил свой теперешний на басовитый.

Обняв за талию дородную киносценаристку, я помог ей подняться, и мы во тьме направились за сцену; все участники потасовки уже были в зале, и на, сцене не осталось ни одного дерущегося. Будущая киносценаристка будто ждала моего появления, она крепко вцепилась в меня и, стуча высокими каблуками, бежала рядом вприпрыжку — решительная женщина, но в то же время и немного валкая, подумал я. Моя грудь снаружи болела от нестерпимого зуда, а внутри изнывала от сладкого волнения. Ха-ха.

Когда мы оказались у задника сцены и я стал соображать, куда идти дальше, в зале прогромыхал гром! Через все двери ворвались полицейские моторизованного отряда.