Эхо небес - читать онлайн книгу. Автор: Кэндзабуро Оэ cтр.№ 38

Последнюю остановку путешественники сделали у Ниагарского водопада (с канадской стороны), а потом сразу вернулись в Торонто, где разделились.

Лететь предстояло в разные стороны: пять девушек отправлялись через Чикаго в Японию, Мариэ, без всяких спутников, в Мехико.

Придя ко мне с Асао и его друзьями, чтобы дать полный отчет о последних событиях, девушки Круга показали мне их последнюю общую фотографию. Они стоят на фоне водопада, но поскольку уже наступила зима, брызги воды превратились в густой туман, застилающий вид за их спинами (кое-где капли воды попали и на объектив), так что там, где должна быть Ниагара, видна только темная, все заглатывающая дыра. Девушки, все в китайских пуховиках (откуда только их достали!), выглядят сущими беженками и, дрожа, жмутся друг к другу, стараясь согреться.

Мариэ на втором плане: прямая, с высоко поднятой головой, в пальто с открытым воротом и длинным шарфом, сколотым деревянной брошью. У девушек такой вид, словно их вот-вот бросят, а может быть, и уже бросили, и выглядят они очень несчастными. Глаза Мариэ, как всегда, скрыты тенью густых ресниц, но лицо, с более заостренными теперь, когда она так похудела, чертами, по-прежнему полно жизни.

Водопад Ниагара был выбран в качестве конечного пункта путешествия, потому что Маленький Папа завороженно говорил о нем еще в Камакура. В мире, сказал он тогда, есть много чудес, подобных этому, показывающих, как мелки и незначительны люди, но именно в эти места мы, лилипутская раса, устремляемся толпами, чтобы просто стоять и глазеть. Ниагарский водопад в этом смысле один из лучших примеров. Цинизма в его словах не было: он мечтал предаться там медитации.

Фотография запечатлела девушек, тревожно застывших у края бездны, замерзших в тумане, погруженных в грустные мысли, и только Мариэ стояла, задрав подбородок и словно бросая вызов всему и вся… Глядя на членов Круга, который вот-вот распадется, я видел в них то, о чем говорил Маленький Папа, — воплощенный образ ничтожности человеческого существования.

Они бросили его последнюю не погребенную косточку — адамово яблоко — в образованный водопадом гигантский водный резервуар. Но хотя увязали ее в платок вместе с тяжелым камнем, течение сразу же подхватило и унесло ее, а им так хотелось, чтобы она затонула прямо под водопадом.

Уже в лифте, везущем желающих вниз, на площадку под водопадом, они вдруг поняли, что Миё с ними нет. Что, если она, так любившая Мариэ, не справилась с мыслью о надвигающейся разлуке и бросилась вниз? Сатиэ тут же впала в такую же, как в Калифорнии, истерику и громко причитала, что Миё ушла вперед одна, оставив их всех позади. Их крики, а теперь рыдали и всхлипывали все четверо, рвали на части душу и были такими громкими, что побудили пожилых супругов-американцев обратиться к служителю с просьбой позвать полицию. Пока они поднимались наверх, Мариэ утешала их и успокаивала, и, добравшись до верхней площадки, они сразу увидели поджидавшую их Миё. Почувствовав дурноту, она просидела все это время на скамейке у входа. Увидев Мариэ, вскочила и кинулась к ней.

Обезумевший, дикий взгляд Мариэ гораздо больше, чем испуг подружек, заставил Миё разрыдаться и броситься на шею старшей подруге. В тот день, когда она пришла ко мне, Миё сказала, что даже и не попыталась объяснить Мариэ, о чем думала, сидя там на скамейке, в ожидании; ей казалось, что, постояв так, обнявшись и плача — потому что и Мариэ плакала тоже, — они теперь навеки связаны душевно. Но она ошибалась. Стоило слезам высохнуть, на лице Мариэ снова появилась улыбка Бетти Буп: так, словно ничего и не случилось. А потом, судя по всему, она была так занята в связи с их предстоявшим отлетом, что вообще не имела времени подумать о Миё…

Думаю, что Миё объясняла причины отъезда Мариэ в Мексику, преломляя их в зеркале собственных ощущений. Она буквально с самого начала привязалась к Мариэ, в Калифорнии тянулась к ней все охотнее и жила с ощущением, что их соединяют особые крепкие узы. И потом, когда Мариэ столько всего для них сделала — организовала и осуществила путешествие через всю страну, — Миё нисколько не сомневалась, что, посмотрев с канадской стороны на Ниагару (то есть достигнув цели паломничества, запланированного Маленьким Папой), она объявит, что возвращается с ними в Японию, берет на себя руководство Кругом и становится их Маленькой Мамой. Но Мариэ бросила их. И Миё чувствовала себя глубоко уязвленной. И все же, сопоставляя ее объяснения с тем, что узнал позже — из писем, которые прислала мне из Мексики сама Мариэ, и от Серхио Мацуно (тоже весьма субъективно окрашивающего все происшедшее), — я чувствую, что этот эпизод дает возможность глубже понять Мариэ.

«Она бывала такой бессердечной, что иногда это обескураживало, — сказала Миё. — И, думая об этих несчастных детях, выбравших для себя такую смерть… Это чудовищно, и мне не хочется так говорить, но в ее материнстве я чувствовала жестокость и… может быть, это отчасти и послужило причиной того, что случилось?

В самолете, когда мы летели домой, я читала журнал, и там рассказывалось о барменше, которая сбежала, бросив детей одних в квартире. Их было трое — старшему пять лет, — и они как-то продержались десять дней, но к тому времени, когда их обнаружила уборщица, один из малышей уже умер от голода. Полиции удалось напасть на след матери, и она заявила, что ничего не могла с собой сделать. Мысль о том, что она снова будет близка с мужчиной, заставила забыть все и кинуться вслед за ним. Может, поэтому и Мариэ уехала с тем мексиканцем из коммуны — польстилась на предложение секса? Ему было за пятьдесят, и он казался мне каким-то жирным… а ведь сама проводила с нами беседу про то, как справиться с сексуальным желанием…»

Затронув тему секса напрямую, Серхио Мацуно сказал мне следующее: «Жизнь, которую Мариэ вела в Мексике, приводит на память одетых в грубые рясы монашек былых времен. С началом работ на ферме вокруг появилось много парней, и, учитывая напористость всех мексиканцев, не говоря уже о юнцах с бурлящей кровью, малейшая вольность Мариэ сразу же сделала бы ситуацию неуправляемой. Задуманное осуществилось только потому, что она, как монахиня, отказалась от всех мирских желаний». Но при этом ни одно дело без нее не обходилось.

У меня есть и собственная точка зрения, с которой, думаю, согласились бы и Миё, и Серхио. В письме, отосланном из Мехико, Мариэ написала:

…Отсюда думаю двинуться дальше, на ферму Серхио Мацу но, но, размышляя об этом шаге, понимаю, что, как всегда, просто позволила увлечь себя течению событий. Мацуно был очень настойчив, у меня не было других планов, и я позволила себя уговорить. Именно так решаются мои дела, но сейчас мне потребовалось доказательство, что хотя бы в чем-то одном я поступаю всецело по собственной воле. Тщательно все продумав, я дала клятву никогда больше не вступать в сексуальные отношения. Не знаю, для кого, кроме самой себя, я это произнесла: ведь бога, в которого бы я верила, — нет… Курение и алкоголь меня не привлекают, а придумать что-то еще, от чего больно было бы отказаться, я не сумела и поэтому решила исключить секс…

Безусловно, все это было в манере Мариэ, но, прилетев в Мехико, она не сообщила об этом Серхио и не отправилась прямо на ферму. Свою новую жизнь она начала с изучения Мехико, во многом опираясь на воспоминания о моих впечатлениях, вызванных недолгим пребыванием там несколькими годами ранее. Мне кажется, что таким образом она выполняла старинный японский ритуал ката-тагаэ — запутывала следы, чтобы спастись от злой судьбы, искала в этом движении к югу спасения от своего regio dissimilitudenis.