Хадасса - читать онлайн книгу. Автор: Мириам Бодуэн cтр.№ 10

Хадасса, нерадивая читательница, предпочитала рисовать большими фломастерами, которые брала в руку по два сразу, чтобы изобразить порывы ветра в небе. Она рисовала как попало штрумпфетку с младенцем, девочку в платье с воланами по имени Лили, это было ее любимое имя после того, как она услышала историю «Лили любит жизнь». Эта хрупкая девочка не знала о чудовищах под кроватью, зато не выносила несчастья, плохих новостей и всего, что хоть отдаленно напоминало Гаргамела. Она часто рассказывала, что на улице полно злодеев «да, гоев, людей, которые не евреи, они похищают таких детей, как мы. Моя мама так сказала, вот почему мы никогда не гуляем в одиночку». Однажды, заметив, что она в своей тетради по математике пишет имя Лили, я решила спросить, назовет ли она своего ребенка этим именем, ответ был категоричным, даже резким: «Мадам, мы должны давать детям имена тех, кто уже умер». Имя девочки принадлежало когда-то ее тете, скончавшейся в одном из лагерей в Польше, и оно означало, сообщила она мне доверительно, «Скрытая красота». Придя из школы, я попыталась узнать поточнее и обнаружила следующее: Хадасса, цветущий мирт. Мирт, цветущее дерево или куст с жесткими листьями, и я подумала, что ее имя похоже на нее. Одиннадцатилетняя девочка, а перед ней — шестьсот тринадцать заповедей Торы.

9

Омыв руки, ее супруг накинул молитвенный платок, прикрепил на лбу и на левой руке две коробочки из черной кожи, повернулся в сторону Иерусалима, прочитал, сдвинув ноги, утреннюю молитву и возблагодарил Бога за то, что не был создан женщиной. Лежа, она с минуту смотрела, как он молится, затем, потупив взгляд, прочитала историю творения…

«Муж рожден из земли, а женщина из кости. Благоухание нужно женщинам, а не мужчинам: пыль земли не портится, тогда как для сохранения мяса нужна соль. Резок голос женщины, но не мужчины: нежное мясо варится в тишине, но стоит положить кость в котелок, тут же слышится треск. Мужчина легко успокаивается, а женщина — нет: несколько капель воды достаточно, чтобы смягчить ком земли, тогда как кость остается твердой, даже если мочить ее в воде целыми днями. Мужчина должен просить женщину стать его женой, а не наоборот, потому что он пострадал от потери ребра и ему надо вернуть утраченное…»

Услышав шаги, она направилась в прихожую и закрыла дверь за мужем, который, как каждое утро, пошел, по обычаю, совершить ритуальное омовение. Затем она дочитала свою молитву, воздав хвалу Господу за то, что он сотворил ее «по воле своей».

На острове еще рассветало. Разливался бледно-розовый свет, а был уже ноябрь. Женщина легко позавтракала в пеньюаре, повернувшись в сторону хвойных деревьев сада. Со времени свадьбы и переселения в новый дом она иной раз позволяла себе вот так помечтать, замерев и сложив руки над фаянсовой чашкой, которую приходилось подогревать несколько раз. Когда ей исполнилось двенадцать, мать стала отчитывать ее за столь задумчивый вид, предосудительный для девочки, которой пора было искать мужа. Но годы шли, и мечтательность усугубилась хронической усталостью. По советам раввина девочка-подросток должна была вдвое усерднее читать молитвы, не прибегая к Талмуду, потому что слишком образованная девочка — не лучшая партия. Чтобы не допустить слухов о ее патологическом состоянии, стали говорить о том, что у этого ребенка хрупкое здоровье, как у ее тети Сары, которая вышла замуж в Иерусалиме за хорошего человека и родила восемь здоровых детишек.

Прикрыв лоб вуалью с тонкими полосками, она пошла наряжаться к празднику Опшерниш. Отмечали третий день рождения ее племянника, и рано утром, перед тем как отправиться в синагогу, он впервые надел шарф с бахромой. Его заботливая мать взволнованно смотрела, как он покидает дом и навсегда — мир женщин. После утренней службы маленький Тувье должен был побывать у раввина, чтобы тот остриг ему голову, позаботившись о сохранении длинной пряди волос для его матери, которая положит ее на хранение в резную шкатулку. Остальные волосы будут сожжены, чтобы Тувье на смертном одре не пришлось идти искать их, прежде чем переселиться в иной мир.

Женщина вздохнула. Она проведет день со своими сестрами и их детьми, должна будет скрывать, как монотонно проходят ее недели, успокоить их относительно своего здоровья, да нет, по-прежнему не беременна, да, очень бледна, но ничего страшного, осенью так пасмурно. Она поднялась на второй этаж, застелила кровати в супружеской спальне. Затем остановилась перед зеркалом в коридоре, распахнула пеньюар, отметила худобу, плоский живот, тоньше хлебных лепешек без дрожжей. Пересчитала ребра, притрагиваясь пальцем к каждому из них, опустила голову, оглядела свое тоненькое тело, затем сняла полосатую вуаль, осмотрела форму своего черепа, его четкие линии. Медленно провела руками по стриженым волосам. Присев на козетку у своей кровати и приподняв ноги, натянула чулки телесного цвета и засомневалась, разглядывая два платья, затем выбрала то, что потеплее, надела его, застегнула пуговицы до шеи, достала витую цепочку и повесила ее сверху так, чтобы было видно. После этого она осмотрела парик, уложила несколько прядей расческой с широкими зубчиками и укрепила его на голове. Выбирая повязку или шляпку, она не нашла ничего такого, что ей понравилось бы этим утром. Тогда она сверилась с ручными часиками и решила наведаться в шляпный магазин перед тем, как идти за покупками для сестры.

Ее тетя Тирца Горовиц встретила племянницу с распростертыми объятиями, поинтересовалась, как поживает муж, родители мужа, потом предложила ей посмотреть новинки, доставленные из Бруклина. Племянница пощупала шапочки, повязки, вуали, тюрбаны, кругленькие шляпки, потрогала мягкие, жесткие, бархатные, хлопковые экземпляры и засомневалась. Шляпки из шерсти, одноцветные, расшитые жемчугом, блестками, из тканей с рисунком… Она перебрала их с десяток, после чего решила полностью покрыть свой парик шелковой вуалью нефритово-зеленого цвета. Покрыла ею голову целиком, оставив снаружи каштановую челочку, выслушала комплименты в свой адрес, затем булавками закрепила вуаль на весь день. Дожидаясь счета у кассы, она бросила взгляд за окно и увидела, как он переходит улицу — руки в карманах, мягкая походка, непокрытая голова, причесанная ветром. Задрожав, она достала купюры, после чего тетушка проводила ее, прошептав: «Храни тебя Бог». Охваченная волнением, женщина направилась к Парковой аллее. Устремилась в юго-западную сторону, приковав взгляд к тротуарам и зажав локтем сумочку. Не переводя дыхания, миновала Сен-Виатер, еще ниже склонилась к своим лаковым туфлям, ускорила шаг, понеслась во весь опор, добежала до сквера, остановилась. Несколько секунд отдувалась, прижав руку к груди, и, прислонившись к намокшему дереву, восстановила дыхание. Потихоньку выпрямилась. Потрогала вуаль указательным и средним пальцами. Осмотрела куртку, юбку, поправила плечики, взяла сумку за ручку, пошла прямо.

Шагнув на коврик у входа в дом Эдолфов, Сими и Элеазара, она не успела поцеловать мезузу, а двое близнецов с локонами в одинаковых круглых шапочках и костюмчиках уже открыли дверь. Затем прибежала сестра, впустила ее, похвалив вуаль, протянула вешалку. Сими заметила, что в руках у пришедшей ничего нет, покупки забыты, и ничуть этому не удивилась. Придется украдкой позвонить Ривке, та сходит к Липе за фруктами. Близнецы исчезли, и три девушки в белых платьях и колготках с уложенными в узел волосами повели ее в пропахшую птицей кухню. Младших девочек с косичками одну за другой подвели к рабочему месту, и старшая раздала им ложки. Сими надела на пришедшую кухонный халат и, застегивая его на ней, приступила к утреннему рассказу. Сестра всегда была словоохотливой. Могла в течение часа описывать минутное событие. Она, жена моэля, была весела, терпелива, покорна мужу, Богу и предана своим шестерым детям: безупречная еврейская жена.