— Поначалу все хотят трахнуть Джоэли, — сочувственно объяснил Кенни, — потом это проходит. Понимаешь, что для нее самое лучшее, если ты посвятишь себя делу. А еще понимаешь, что Криспин — нереальный чувак…
— Ну, а что там дальше?
И Кенни продолжил рассказ.
Судя по всему, Джоэли и Криспин встретились и полюбили друг друга в Лидском университете зимой 1982 года. Оба были радикальных взглядов, держали на стене портрет Че Гевары, верили идеалам и обожали все живые существа, летающие, бегающие, скачущие, ползающие по планете. Сначала они вступали во всевозможные леворадикальные союзы, но политические подковерные страсти, «ножи в спину» и бесконечное деление на фракции вскоре их разочаровали — как и судьба Homo erectum. В какой-то момент они устали от говорильни о нашем виде, который только и знает, что готовит перевороты, чернит вас за вашей спиной, выбирает новых ставленников, а вы потом это расхлебываете. И тогда они устремили взгляд на бессловесных друзей человека. Джоэли и Криспин заделались строжайшими вегетарианцами, бросили учебу, поженились и в 1985 году основали Фронт Антиэксплуатации Тварей, Угнетенных и Мучимых. К ним, благодаря магнетизму Криспина и природному обаянию Джоэли, примкнули другие политические отщепенцы — так возникла коммуна из двадцати пяти человек (плюс десять кошек, четырнадцать собак, сад с дикими кроликами, овца, два поросенка и семейство лис), которая жила и работала в Брикстоне, в однокомнатном домике, примыкавшем к большому куску бесхозной земли. Во многих отношениях они были пионерами. Вторично использовали отходы, когда это еще не было модно, в душной ванной растили тропические растения и питались исключительно экологически чистыми продуктами со своей грядки. Такой же продуманностью отличалась и политическая программа. С самого начала они были безупречными экстремистами: между ФАТУМом и Британским королевским обществом по предотвращению жестокого обращения с животными была такая же пропасть, как между сталинистами и либеральными демократами. Три года члены ФАТУМа вели террористическую кампанию против лаборантов, мучителей и эксплуататоров животных: рассылали по косметическим фирмам письма с угрозами расправы, врывались в лаборатории, похищали специалистов и приковывали себя к воротам больниц. Они срывали охоты на лис, делали фильмы про искусственно выращиваемых цыплят, поджигали фермы, швыряли «зажигалки» в точки общепита и обрушивали тенты передвижных цирков. Они вставали на защиту любой мало-мальски угнетенной твари и действовали настолько активно и фанатично, что дел у них было невпроворот, а жизнь кишела трудностями, опасностями и тюремными заключениями. Тем не менее, узы между Джоэли и Криспином крепли, их союз светил всем, как маяк в бурю, указуя путь к идеальной любви между соратниками («ладно, ладно, давай дальше»), В 1987 году Криспина на три года посадили в тюрьму: он был среди тех, кто забросал зажигательными бомбами лабораторию в Уэльсе и освободил из заточения 40 кошек, 350 кроликов и 1000 крыс. Перед отправкой в Вормвуд-Скрабс Криспин великодушно дал Джоэли разрешение в его отсутствие при необходимости обращаться за сексуальной разрядкой к другим членам ФАТУМа. (И что она? — спросил Джошуа. — От нее дождешься, — скорбно ответил Кенни.)
Пока Криспин сидел в тюрьме, Джоэли употребила все силы на то, чтобы из горстки экзальтированных друзей превратить ФАТУМ в активную подпольную политическую группировку. Она постепенно отошла от тактики террора и, под влиянием книги Ги Дебора,
[94]
сосредоточилась на тактике ситуационизма, которая для нее заключалась в широком использовании огромных плакатов, костюмов, видео и жутковатых инсценировок. К тому времени, когда Криспин освободился, ФАТУМ вырос в четыре раза и вместе с ним выросла слава легендарного Криспина (возлюбленного, борца, мятежника, героя), подкрепляемая восторженными рассказами Джоэли о его жизни и деяниях, а также тщательно отобранной фотографией года примерно 1980-го, на которой Криспин смахивал на Ника Дрэйка.
[95]
Но как бы ни приукрашивался образ, Криспин ни на гран не утратил радикализма. Первое, что он сделал, выйдя на волю, — организовал освобождение нескольких сотен полевок. Это событие освещалось многими газетами, но Криспин возложил ответственность за него на Кенни, которого четыре месяца продержали под усиленной охраной («величайший момент моей жизни»), А летом 1991-го Джоэли упросила Криспина съездить с ней в Калифорнию, чтобы поддержать единомышленников, выступавших против выдачи патента на трансгенных животных. Нельзя сказать, что в залах суда Криспин был как рыба в воде («Криспин — чувак с передовой»), тем не менее ему удалось расстроить одно судебное разбирательство, добившись официального признания его неправомерности. Супруги вернулись в Англию в приподнятом настроении, но с угрожающе опустевшим кошельком и обнаружили, что их турнули с насиженного местечка в Брикстоне и…
Дальше дадим слово Джошуа. Он встретил их неделю спустя. Они бродили по центру Уиллздена в поисках подходящего сквота. Они были такие потерянные, что Джошуа, осмелевший от солнечных токов и красоты Джоэли, завел с ними разговор. В итоге было принято решение выпить по пиву. Что они по местной традиции и сделали в вышеупомянутой «Пятнистой собаке», достопримечательности Уиллздена: в 1792 году об этом заведении писали как о «весьма известном трактире» (Лен Сноу. «История Уиллздена»), в разгар Викторианской эпохи он стал популярным местом отдыха лондонцев, мечтающих провести денек «на природе», а позже превратился в стоянку для конных экипажей; потом его облюбовали для попоек местные ирландские строители. К 1992 году он снова претерпел изменения, став центром огромной австралийской диаспоры Уиллздена: на протяжении пяти последних лет люди бросали шелковистые пляжи и изумрудное море и непонятно зачем перебирались на северо-запад. В тот день, когда в паб заглянули Джошуа с Джоэли и Криспином, он ходил ходуном. В результате жалобы на отвратительный запах из квартиры над салоном хиромантии сестры Мэри врачи из санитарного надзора нагрянули по указанному адресу и обнаружили там шестнадцать незаконно проживающих австралийцев — те проделали в полу большую дырку и жарили в ней свинью, видно, пытаясь воссоздать эффект подземной печи, распространенной в Южном полушарии. Теперь оказавшиеся на улице австралийцы сетовали на свою горькую судьбу трактирщику, но бородатый шотландский богатырь не испытывал сочувствия к своим клиентам-антиподам («В этом гребаном Сиднее что, указатели стоят: „Все к нам, в наш гребаный Уиллзден“»?). Услышав их рассказ, Джошуа сообразил, что теперь та квартира пустует, и повел Джоэли с Криспином ее посмотреть. В голове тем временем крутилось: только бы она жила рядом…
Здание, пусть и осыпающееся, оказалось красивым, викторианской постройки, с балкончиком и садом на крыше. В полу квартиры была огромная дыра. Джошуа посоветовал друзьям на месяц затаиться, а потом въезжать. Так они и сделали, и Джошуа стал у них частым гостем. Через месяц многочасовых бесед с Джоэли (многочасового созерцания ее грудей, скрывающихся под старенькими футболками) он почувствовал себя «обращенным»; ощущение было такое, будто кто-то взял его зашоренную чалфенистскую головенку, вставил в каждое ухо по палочке динамита и проделал в его сознании охрененную дырищу. В ослепительной вспышке света он вдруг понял, что любит Джоэли, что его родители дерьмо и сам он тоже дерьмо, что самое большое на Земле сообщество — сообщество зверей — ежедневно угнетается, мучается в неволе и уничтожается при полнейшем попустительстве и поддержке руководителей всех стран мира. Неизвестно, насколько последнее открытие было обусловлено первым и зависело от него, однако оно начисто избавило Джошуа от чалфенизма, ему стало неинтересно рассматривать вещи по отдельности, чтобы понять, как они сочетаются. Вместо этого он перестал есть мясо, сбежал в Гластонбери, сделал татуировку, научился с закрытыми глазами отмерять восьмушки (что-то ты теперь скажешь, Миллат?) — в общем, отлично проводил время… пока его не заела совесть. Тогда Джошуа решил признаться, что он сын Маркуса Чалфена. Джоэли пришла в ужас (и, как хотелось бы думать Джошуа, немного возбудилась — с врагом в одной постели и все такое). Джошуа выставили вон подобру-поздорову, а ФАТУМ устроил двухдневное совещание по следующим вопросам: Но он как раз тот, против кого мы… Ах, но мы могли бы использовать…