Превед победителю - читать онлайн книгу. Автор: Анна Козлова cтр.№ 16

Но и о том, что было,

Помни, не забывай! —

и пошел упаковывать свои вещи.

Не знал он и того, что Бурков поругался с женой, съездил ей по щеке и ушел, раскидывая ботинками пустые бутылки, сел в свой джип и поехал в направлении станции метро «Ботанический сад».

Жена Буркова, повторяя скабрезные заклинания, стала набирать свою дочь, которую Олег Свечкин, кстати сказать, прекрасно знал. Но не могла дозвониться, потому что компьютер Коли Кульберга был по старинке подключен к Интернету через телефонную линию, а всего пару недель назад Коля познакомился с многообещающей — причем во всех смыслах — поэтессой из Казахстана, с вздернутыми к вискам глазами и повадками мелкой рыси.

В тот момент, когда Олег Свечкин обдумывал последнее предложение своей новой повести, критик Коля Кульберг начинал электронное письмо к казахской поэтессе словом «Превед», а через его плечо к монитору наклонилась по-прежнему обольстительная, по-прежнему в топе и джинсах Анжела, сказавшая:

— Это новая фишка такая? Превед?

— Да, дружок, — ответил Коля, — работа, хрен ее возьми.

Олег Свечкин поставил точку в конце последнего предложения своей новой повести и отправился на кухню, выпить чаю и съесть харчо, если он уже готов. И не знал, что, прокляв телефонные линии, Ольга Юрьевна позвонила дочери на мобильный и сказала:

— Скажи этому писателю, что пусть он снова выходит на охоту.

— Ма-ам?.. — едва дыша, не то спросила, не то уже знала ответ Анжела.

— Да, блядь, на хуй, опять, опять он уеб к своему редактору по кличке Таня.

— Мама, — уверенно сказала Анжела, — все будет хорошо. Я знаю, мам, мы их всех победим.

И тогда она позвонила Олегу Свечкину с тем, чтобы он все наконец узнал.

Свечкин покушал и отправился курить на лестницу. Благодаря Рексу, не мягкую «Яву», а «Союз-Аполлон».

Оружие он все-таки достал.

В те страшные времена, когда я выпивала четыре бутылки виски в день и сожительствовала с человеком по имени Дауд, моя сестра пришла к захлестнувшему ее сознание выводу, что единственное дело, которым отныне имеет смысл заниматься, — это проституция. В моем случае связавшая нас с Даудом пространственная пауза мотивировалась отчасти тем, что я жила в эмирате Дейра и вряд ли могла на тот момент рассматривать какие-либо иные сексуальные варианты. Как говорил мой папа, глупо запрещать своей дочери встречаться с неграми, если ты живешь на Ямайке.

Мой папа, разумеется, прервал всякие отношения со мной, узнав, что я обосновалась в Дейре, и даже теперь мне трудно винить его за это, ибо он всегда прощал мне многое, а этот мой странный, с его точки зрения, шаг, оскорблял уже не отцовские чувства, а сам разум. Часто я лежала, глядя в темноту, рядом с перегарно храпящим Даудом и думала о том, что мое прошлое — этот увядший мост, соединявший некогда душу и Бога, — отличается от прошлого миллионов других людей, пожалуй, тем, что мне не хотелось вспоминать его. По странному и неподвластному здравому смыслу стечению обстоятельств любой мой поступок, инспирированный благом (в моем, конечно, понимании), неизменно завершался во зле и кошмарном бреду. И я лежала, поставив на грудь стакан, в котором желтоглазое виски плавило лед, замороженный, как мне казалось, из моих слез; я смотрела на голого Дауда, тупо бродившего по комнате с неизвестной мне целью, и размышляла над тем, что скорее всего вернусь в первозданный прах, так и не познав земной радости, ибо блаженство обнажало клыки боли, приближаясь к собственной кульминации, и всякая жизнь заканчивалась вопреки своей вечности, и любовь умирала, несмотря на приписываемое ей бессмертие.

Я уже довольно давно не видела в мужчинах ощутимой разницы, и если, как мне казалось, эта разница и существовала, то ощущалась она единственно пиздой, а никак не сердцем. Мое сердце было пустыней и змеей, притаившейся в ее сладких песках, одновременно, — дни напролет я несла Дауду какую-то омерзительную похабщину, и он, разумеется, отвечал мне тем же. Мы созванивались, даже когда он был в офисе, и увлеченно обсуждали то, как Дауд подрочил с утра, стянув с меня одеяло, пока я пьяно спала, или как мы вчера провели время в койке.

Не зная ничего о действительном положении дел в моей кошмарной жизни, моя сестра, скрываясь от настигавших ее по всему миру счетов за телефоны, отели и парковку, рассудила, что эмират Дейра наиболее подходящее место для осуществления задуманных ею планов. Бессмысленно трахаясь всю свою жизнь с какими-то непристойными людьми, не окончив даже школу, моя сестра обокрала болгарина, с которым последнее время жила, и, издевательски прикрываясь the business invitation, [1] прибыла в Дейру.

В тот день я, как всегда, нажиралась с утра и совершенно не предполагала, что кому-то придет в голову посетить продымленный сьют, в котором мы похабствовали с Даудом. Моя сестра потом рассказывала мне, что степень ее финансового отчаяния была настолько велика, что она даже решилась участвовать в конкурсе, устроенном какой-то гадиной и предполагавшем бег наперегонки по пустыне в водолазных костюмах сороковых годов. Ее остановила лишь извечная лень и осознание факта собственной вопиющей неспортивности. Мысли о стыде и вечно сопутствующем ему позоре уже давно покинули нравственную келью моей сестры — впрочем, о себе я могла сказать то же самое.

И вот в то роковое утро, когда я одиноко пьянствовала в сьюте и, подходя время от времени к окну, смотрела на редкие машины, которые ползли под игом полуденного зноя, как разноцветные черепахи, моя сестра успешно приземлилась в аэропорту Дубая и судорожно копалась в своей сумке, надеясь найти бумажку с моим адресом в Дейре. Надо сказать, что в те времена я вспоминала Россию чаще, чем когда-либо в своей чудовищной жизни. Постоянно освежая стакан с виски и названивая в room service с требованием принести льда, я думала о мужчинах, с которыми у меня ни хрена не получилось, о моих подругах, с которыми мы когда-то всерьез надеялись выйти замуж и завести детей, о маме и папе, решительно выдворивших меня из своей истерзанной памяти. Я скучала по моей сестре, даже точно не зная, в какой точке этого гребаного земного шара она сейчас находится.

Последний раз я видела ее три года назад. Мы сидели в баре «Пони-гей» в Санкт-Петербурге, и она, бесконечно куря и накачиваясь дешевым пивом, рассказывала мне о каких-то неграх из города Бамбундия (страны, где находился этот славный город, я не запомнила), с которыми она переписывалась по Интернету.

— Самый перспективный из них всех — это Макакис, — сказала она со смехом, — остальные, как они пишут, не имеют работы и танцуют рок-н-ролл на песке. — Она вздохнула. — У Макакиса лишь один недостаток, но серьезный — он подорвался на противопехотной мине и не имеет ног.

— Зачем тебе это надо? — спросила я (моя сестра рассказала мне, что Макакис ездит на каталке по тростниковой плантации и ловко подрезает тростники под корень). — Ты что, хочешь собирать сахарный тростник, помогая Макакису?