Я люблю тебя, прощай - читать онлайн книгу. Автор: Синтия Роджерсон cтр.№ 17

– Помнишь, ты мне сказывал об учителе в школе, а его жена покупает у меня пиццу?

– Тот, что отнял у меня телефон? Мистер Маклеод. Урод.

– Ага, вот как его имя. Я еще плохо знаю шотландские имена. Маклеодурод.

– Просто Маклеод. Без урода.

– Ладно, просто Маклеод.

– А что? Почему ты спрашиваешь?

– Просто поспрашиваю. Так просто.

Заливает, точно! Потом Мацек учит меня ругаться по-польски. Крепкое словцо лишним не бывает. Я даже записываю. Но Роксана этого от меня никогда не услышит. Она не такая. Уверен, она с родителями даже в церковь ходит.

Из окна моего кабинета виден шпиль церкви Святой Марии. Я сегодня пришла раньше, есть время полюбоваться видом. Отец, бывало, водил меня туда к мессе. В иные воскресенья нас набиралось не больше дюжины и мы рассаживались подальше друг от друга, чтобы создать впечатление многолюдья. Католиком здесь быть тоскливо и стыдно. Это как посещать вечеринки, которые все игнорируют, а хозяина жаль.

Интересно, нынешние поляки заглядывают в храм? Быть может, когда их много, там не так тоскливо. Но им наша церковь должна казаться такой убогой – ни позолоты, ни драматизма. Горцы – суховатые католики. Погода не располагает к католичеству.

Сказать вам секрет? Я скучаю по мессам, по храму.

Но у меня осталась привычка молиться, и еще я зажигаю свечи. Такое умиротворение нисходит, когда в тишине размышляешь о таинстве жизни. Я зажигаю свечи, чтобы осветить дорогу нашему будущему ребенку. А потом делаю вид, будто я уже беременна. Эмбрион – обещание человеческого существа. Микроскопическое скопление клеток, быстро и деловито, вслепую вьющихся в моей утробе. Подобно гусям, торопящимся к югу, по зову памяти, встроенной в их ДНК. Только этот лоскуток рода человеческого являет собой чудо в миллионы раз более удивительное. Откуда известна ему последовательность сложнейших процессов, которые предстоит привести в действие? Откуда известно каждой клеточке, чем она должна стать – мочкой уха или частицей легкого? И конечно, уже имеется душа. А что есть душа, если ты даже не настоящий католик, а только бывший католик, который по-прежнему зажигает свечи? Она – электрический импульс, запускающий личность. Трепет, искра, свет очей, которых еще нет. Она – любовь, которая живет сама по себе, не отягощенная ничем.

Знаете, мне, наверное, следовало быть священником! Не семейным консультантом, а духовным целителем тех, кого покинула любовь. Вот именно. Воображаю себя на кафедре, и меня наполняет уверенность и тепло. А прихожанами были бы все мои клиенты. Пары, как Роза и Гарри, и одиночки, чьи партнеры уже не верят в успех и не приходят. Наверное, унылый одинокий человек ничем не отличается от унылой пары. Одиночество присутствует в каждом из нас, и никакому супружеству не изменить того, что умираем мы все в полном одиночестве.

Будь я священником, я сочиняла бы проповеди о любви и достоинстве и читала их с кроткой настойчивостью. Носила бы неяркие, струящиеся платья из того шикарного магазина в Бьюли. [17] Порой эмоции волной накатывали бы на мою паству, а иногда перехлестывали через край в виде громких, облегчающих душу рыданий и непроизвольных выкриков: «О да!», «Благодарю тебя!», «Я чувствую – любовь вернулась ко мне!»

В церкви станет тепло и влажно от сгустившегося в воздухе желания, люди бросятся целоваться, обниматься, и не только. Как в той поэме Роджера Макгоу, где пассажиры с бледными телами творили непотребство в автобусе, а мир стоял на грани бытия. Некоторые пары, несомненно, рухнут на пол между скамьями, срывая друг с друга одежду, пока плоть не коснется плоти.

Весь храм будет подрагивать от ритмичного соприкосновения тел, и одиночество со свистом вылетит из дверей.

Что есть романтическая любовь? Несмотря на многовековые потуги литературы и бесчисленные научные исследования, она есть нечто неподдающееся словесному описанию. Человеческие языки обращают любовь в то, что можно предчувствовать или толковать в прошедшем времени. В моем храме целью проповеди будет бездумное подрагивание, неслышные объятия и горячее молчание. Никаких размышлений. Никаких слов.

Впрочем, быть может, мои рассуждения о любви ошибочны. Ну-ка, где мой блокнот?

Что можно с уверенностью сказать о любви

1. Все хотят любить (сознавая это или нет).

2. Все хотят быть любимыми (сознавая это или нет).

3. Любовь невозможно ни навязать, ни подделать.

Вчера в бассейне Мацек поставил новый диск. Не из моих, и я не слышала прежде эту музыку. Там рыдала скрипка и фоном флейта все поднимала, поднимала свой голос. Музыка кончилась, и мне захотелось еще раз послушать ее. Но Мацек больше не ставил тот диск. На меня он не смотрел, даже больше чем не смотрел. И мной овладело какое-то странное чувство. После той встречи в кафе «Теско» мне уже начало казаться, что мы почти друзья. Потом он поставил «Битлз», совсем старую запись – «She loves you, yeah, yeah, yeah»… Музыка моих стариков, но мне нравится. Настроение поднимает.

Опять пришли месячные, и опять очень скудные. Я не забеременела, и занятия сексом с Йеном приобретают характер малоприятных домашних обязанностей. Ну, вроде таких: почистить туалет, заплатить за газ, сходить к зубному. И еще. Вчера вечером, когда я увидела Мацека, меня посетило странное, очень неприятное ощущение – тошнота и головокружение. Может, аллергия на хлорку? Его безразличие удивительным образом раздражало. А мои собственные груди? Месячные только-только закончились, а они набухли, будто перед началом.

О! В дверь уже звонят. Как я устала. Вдох, выдох. Роза и Гарри крайне нуждаются в помощи. Прошу тебя, помоги мне.

Помогите, кто-нибудь! Снова абрикосовый – будь он проклят! – кабинет Ани. Кошмарный месяц… вернее, несколько последних месяцев, – и все же вот мы и снова здесь. Сидим в тех самых креслах, что выбрали еще в первый раз. Мы – порождение привычки, но отчаянно стараемся отказаться от привычки брака. Жить – значит меняться, но меняться больно. Может, к этому все и сводится.

Если так подумать, жизнь здорово смахивает на школу. Твой муж или жена, мать или отец, подружка или друг, который обожает командовать, по сути, каждый из них – твоя учительница, а ты сам сидишь в обмоченных штанах и боишься признаться. А завтра ты снова притащишься сюда, потому что таковы правила.

Мы и пришли, хотя лично я, наверное, предпочла бы подтирать чужую блевотину. Одно радует: Аня сегодня явно не в себе. Вся красная, напряженная. Подалась вперед, руки нервно стиснуты. Интересно, ждет ли меня дома ответ Альпина? Прочел он мое письмо или нет? Что-то он сейчас поделывает? Как это у нас снова закрутилось. Я ему пишу: Ты здесь? И он в ту же минуту отвечает: Да! Господи, да!

– Ну, рассказывайте, как дела? – приступает Аня. – Гарри?