Легенда об Ураульфе, или Три части Белого - читать онлайн книгу. Автор: Марина Аромштам cтр.№ 16

* * *

Старый Скулон не скрыл удивления: как удалось незнакомке проскользнуть незамеченной в дом? Ни одна из собак не залаяла. Странно!

Слугам она сказала, что ей нужен хозяин дома — тот, кто убил горына. Женщина так сказала, так посмотрела, что ей не осмелились возразить и проводили к хозяину.

Женщина куталась в плащ с капюшоном. Однако старый охотник сразу учуял добычу — неожиданную, невиданную. Он велел убираться всем, кто задержался в комнате. И люди немедленно потянулись к дверям: хозяин был так напряжен, так насторожен, что легко прибил бы любого за малейшее ослушание.

— Что ты хочешь? — Скулон смотрел на женщину исподлобья.

— Ты убил в Лесу человека. Я пришла за останками.

Охотники не возвращали тела убитых в долине родственникам горынов, никогда не вступали с ними в переговоры.

— От него ничего не осталось, его обглодали собаки.

— Ты говоришь неправду. Собаки не тронули крыльев.

Скулон попытался скрыть удивление: откуда ей это известно?

— Сними капюшон. Я хочу видеть, с кем говорю.

Женщина чуть помедлила, но послушалась, и Скулон невольно прищурился — как от яркого света. Эта женщина не была из породы горынов. И отличалась от женщин Лосиного острова. Красота незнакомки его потрясла, и охотник решил торговаться:

— Крылья такого размаха дорого стоят на рынке.

Скулон лукавил: он ни за что не стал бы продавать эти крылья. Даже по нынешним временам это было опасно: откуда он взял их? Что за огромная птица, которую он подстрелил? Ему не хотелось лишних расспросов. Но женщина попалась в расставленную ловушку.

— Сколько ты за них хочешь? Деньги? Мед? Драгоценные камни?

Скулон усмехнулся:

— А ну-ка, сними свой плащ. И назови свое имя.

— Дракинда, — она догадалась, что станет предметом торга: лягушка в ее груди сильно ударила лапками и стала еще холоднее.

Скулон поднялся с места и следил, как Дракинда снимает свой плащ. Дыханье его участилось. Скулон перевел тяжелый взгляд с груди на лицо незнакомки. Она на него не смотрела. Старик облизнул пересохшие губы и назвал свою цену:

— Полгода жизни в поместье.

У Дракинды сдавило горло. Но тайна ее ребенка еще была скрыта от глаз. Она успеет расплатиться до родов.

— Полгода жизни в поместье за каждое крыло.

Лягушка в груди Дракинды больше не шевелилась.

— Полгода жизни в поместье за каждое крыло, — Скулон откуда-то знал, что женщина согласится, и не хотел уступать.

Голос Дракинды стал глухим и бесцветным:

— Поклянись своей жизнью: через год я уйду из поместья и унесу с собой крылья. Поклянись вот на этом. — Она разжала ладонь и показал зерно.

— Это еще что за вздор?

— Я проращу это семечко. Оно будет свидетелем клятвы.

Старик усмехнулся:

— Знатный свидетель. Если так, то клянусь. Уйдешь. Что еще тебе надо?

Дракинда смолчала.

Торг завершился.

* * *

Скулон держал Дракинду в маленьком флигеле, в дальнем конце усадьбы, и позволял входить туда только бабке, которая убиралась, носила еду и воду. Охотник боялся, что кто-то увидит необычную пленницу и посягнет на его шальную добычу.

Он обставил флигель с избыточной роскошью; приказал привозить из города фрукты и женские украшения.

Знавшие раньше Скулона не поверили бы: он мечтал о женской улыбке, о ласковом слове. Но Дракинда никогда не смотрела Скулону в лицо. И все время молчала. Жизнь старика понемногу свелась к мучениям неутоленных желаний. Он почти перестал сквернословить и сделался молчалив.

Миновало полгода, и Скулон швырнул к ногам пленницы перепончатое крыло. Женщина подняла его и прижала к губам. В этот момент старик чуть не убил Дракинду: невыносимая ревность исказила его лицо.

С утренней сменой светил он появился в трактире, заказал себе «Хвойную бодрость» и пил стакан за стаканом, не считая смены светил. И потом еще долго мучился от похмелья.

В это время Дракинде наступило время рожать. Скулон не успел оглянуться, как назначенный срок истек: пленница потребовала второе крыло и свободу.

Скулон взглянул исподлобья: Дракинда не доплатила. Рожала, потом болела, и он не мог ее трогать. Он клялся ее отпустить? Только глупый охотник выпустит дичь из капкана. Тогда Дракинда сказала: пусть будет так, как должно, — и надломила росток, призванный ею в свидетели.

Через три дня старый охотник свернул на охоте шею.

Ви бежал без всякого напряжения: исход погони был ясен. Жертва казалась слабой, силы ее иссякали, и он хотел растянуть удовольствие. Человеческий запах — кисловато-соленый — приятно щекотал ему ноздри. Запах — и ощущение чужого смертного ужаса. Смертный ужас окутывал убегавшего, как тяжелое влажное облако. Когда убегавший падал, облако разбухало. Когда ему удавалось прибавить скорости, облако едва заметно сжималось: вдруг оторвался?

Будь Ви человеком, он усмехнулся бы. Ему ничего не стоило в два прыжка настигнуть бегущего, ударом лапы сломать позвоночник и сделать то, ради чего затевалась погоня, — добраться до сердца жертвы. Только сердце нужно было ему, только надменное сердце того, кто мыслил себя Хозяином!

Потом Ви отгрызет ему голову и оставит у ближайшего пня. Он сделает все точно так же, как делают сами люди — те, кто охотится на лосей. Они украшают рогами свое жилище. Они нанизывают лосиные черепа на жерди своих заборов. И Ви украсит Лес человеческой головой.

Но это — чуть позже. Чуть позже.

Пока он наслаждался ужасом человека. Глаза Ви вспыхнули, и пасть наполнилась вкусной слюной: он сам порождал этот ужас, он был его причиной.

* * *

В прежней жизни было иначе. Смертный ужас разъедал Ви изнутри, и причиной ужаса был человек. Но эта жизнь завершилась — обуглилась и покрылась пеплом. Лишь ненависть к человеку осталась в нем с тех времен.

— Ишь — присосался! Урод вислоухий. Дай-ка сюда мешок. — Ви запомнил голос и запах, потому что следом за этим его вырвали из теплого и безопасного мира. — И откуда такой только взялся? Весь помет испортил. Скажи Придурку, пусть сразу утопит. И держи язык за зубами. Слышал? Шкуру спущу, если цена на щенков упадет.

Ви мог бы забыть об этом. Черная плешь, однако, сделала свое дело, и он забыл о другом: как его извлекли из мешка и он оказался в гнезде из человеческих рук. Кто-то утешительно ворковал над ним: «Висли! Висли!», а руки излучали тепло — лучшее даже, чем материнский бок. Тепло было золотистым, как солнечный свет, — пронизывало насквозь, не только грело, но и ласкало. Щенок повозился, потыкался носом в руки — сразу признал в них новую маму и заснул, спасаясь от пережитого. Чуть позже ему предложили хлебный мякиш, завернутый в тряпку и смоченный в молоке, и мир снова стал добрым и безопасным.