Грешники - читать онлайн книгу. Автор: Илья Стогов cтр.№ 29

Я помню даже день, когда понял, что всё, хватит, барыжной жизнью я сыт, больше не хочу. Мы снимали номер в гостинице. По стенам там ползали тараканы размером с мышь. Все вместе мы долго и очень жестко трахали одну девочку, а кончилось тем, что в номер ввалились менты… все это было уж слишком похоже на ад… короче, та жизнь для меня кончилась.

А если не деньги, то что? Самое ужасное — чувство пустоты. Сегодня люди много работают и мечтают об отпуске, как о счастье. Но представь, что тебя на год лишили работы. Полностью лишили! И ты просто сидишь дома. Ничего не делаешь. Тут любой с ума сойдет.

Несколько недель я просто валялся дома, смотрел в потолок и думал о том, как устроена эта жизнь. Самое обидное, что нет выбора. Справа — барыги, слева — наркоманы… а третий путь можешь даже и не искать — нет на свете никакого третьего пути.

* * *

Отказываться от легких денег — очень мучительно. Для меня это оказалось сложнее, чем слезать с героина. Сидишь без копейки и знаешь: всего один звонок — и сто долларов принесут тебе прямо сюда. Но брать телефонную трубку ни в коем случае нельзя, потому что тебя тут же затянет и потом придется начинать все заново. Но когда у тебя СОВСЕМ нет денег, то очень трудно заставить себя не позвонить.

Для начала я устроился на вполне официальную работу: две недели подряд сторожил склад ворованного леса. Как-то ночью ко мне в сторожку заскочил знакомый музыкант. С ним был Эдик Рэдт. Они попросили фомку, сказали, что им надо взломать замок на соседнем помещении, чтобы украсть гитару. Так я познакомился с Рэдтом.

Группа «Химера» тогда уже существовала, но я о ней ничего не слышал. В жизни я видел тысячи рокеров, но таких, как Эдик, на свете больше не было. Он был практически святой. Насколько я знаю, единственной женщиной в его жизни была жена Тося. Для него не существовало ничего на свете — только музыка. Его «Химера» — это лучшее, что было в русском рок-н-ролле. Я полностью уверен: на протяжении 1990-х в музыке было сказано всего два новых слова: в Штатах появилась Nirvana, а в России — «Химера».

Рэдт был самым свободным человеком из всех, кого я знал. Как-то я был на концерте, во время которого он всего себя разрезал бритвой просто на куски. Музыка еще играет, а он подпрыгнул, за что-то зацепился и повис, истекая кровью, — словно жертвоприношение! В кожаном фартуке и весь в крови. Зал был битком, но, когда они отыграли, никто даже не шелохнулся. Никаких аплодисментов, никакого свиста. Все в ужасе смотрели на Рэдта, и было слышно, как на пол капает его кровь.

* * *

Мы стали общаться. Эдик свозил меня в TaMtAm, а в 1996-м у меня появилась собственная группа «ПТВП», и Рэдт стал играть в ней на барабанах.

Те годы были самым свободным десятилетием в истории России. Не думаю, что такое когда-нибудь повторится. Экономика полностью развалилась, полстраны отправилось на кладбище, десять лет кошмара… Зато и ты, и я, и любой, кто жил в 1990-х, помнит моменты, когда ты чувствовал: ебтваюмать! Это же абсолютная свобода!

Да, эта свобода оборачивалась паленой водкой из вонючего ларька и бейсбольной битой в лоб. Но от этого она не переставала быть свободой. А главное, в стране появилось целое поколение абсолютно свободных людей.

Сейчас у меня в группе играет барабанщик Дэн. Ему 20 лет. Недавно мы записали альбом и отдали demo промоутерам.

— О! — сказали промоутеры. — Круто! Будем, ребята, делать из вас суперзвезд. Только уберите с альбома песню «Боже, храни Путина и его ебаный режим!».

Я, разумеется, забрал свое demo назад. Домой мы возвращались вместе с Дэном. Всю дорогу он удивлялся:

— Чего они взъелись-то? Чего такого в этой песне?

То есть ты видишь: они не понимают! Все без слов понимают, что именно не так в этой песне, а нынешние двадцатилетние — нет! На полном серьезе не понимают! Такого поколения, как нынешние двадцатилетние, в России еще никогда не было.

* * *

В первом составе «ПТВП» играли четыре человека: я, Рэдт, еще один гитарист и парень, которого звали Гриша Ухов. Я торчал на героине, гитарист торчал на героине, Гриша Ухов бухал, а Эдик в последний момент заторчал на винте. Или, может, не на винте… или даже не заторчал… на самом деле никто и до сих пор не знает, что именно с ним произошло.

1997 год был, наверное, самым сложным для выживания. Все на глазах рушилось. TaMtAm закрыли, все рухнуло, везде грохотал рейв, и рок-н-ролл был на хер никому не нужен. Эдик в том году жил на чердаке в доме на улице Бакунина, где потом открыли клуб «Молоко». Дверь там не закрывалась, из дырявых труб шел пар, на потолке висел метровый слой льда.

Последние полгода Рэдт депрессовал. С отчаяния он решил устроиться на работу, хотя до этого не работал никогда в жизни. Даже это тогда было нереально. Работодатели отказывались разговаривать с бритым парнем, у которого вся голова была покрыта татуировками.

Последний раз я видел его в кочегарке у знакомых. Меня тогда бросила девушка, и я заскочил купить травы. В том году я уже не барыжил, а наоборот, покупал сам.

Рэдт выглядел очень плохо.

— Как дела? — спросил я.

— Хуево, — сказал он.

У меня тогда дела тоже шли хуево.

— Рэдт! — сказал я. — Это норма! Всем сейчас хуево. Год такой.

А потом в Выборг приехал знакомый и сказал, что Рэдт потерялся и все его ищут. Парни стали говорить, что, наверное, его забрали менты и скоро он проявится… или что он раздобыл грибов и где-нибудь сидит… стали куда-то бессмысленно звонить…

Его нашли только через три недели. Он повесился прямо в парадной, а почему — никто и не знает. Похороны были какие-то жуткие: мама Рэдта работала при флотской базе, и на похоронах присутствовала толпа панков и два взвода моряков. Тем летом к земле прилетела комета Хейла-Боппа. По телевизору каждый день говорили: взгляните на небо — такой красоты вы еще не видели. Комета приближалась все ближе… я постоянно думал о ней… представь, в каком состоянии была моя голова, если я всерьез считал, что Эдик сел на эту комету и улетел?

* * *

Помню, когда я был маленький, всех пугали ядерной войной. В детском садике мне на одежду даже пришили бирочки с инициалами: как я понимаю, чтобы опознавать потом обугленные трупы. Несколько раз в Выборге проводили учения, и я панически боялся, что война действительно начнется. Ждал: вот сейчас из Нью-Йорка прилетит атомная бомба.

Мне было лет семь. Я сидел дома и смотрел на оранжевого мишку. Он и до сих пор хранится где-то у мамы. Нам тогда говорили, что зловредные янки придумали бомбу, которая уничтожает все живое, но при этом не вредит вещам, и я вдруг понял, что скоро умру, — а мишка останется. От жалости я громко заплакал.

У каждого в жизни рано или поздно возникает вопрос: к чему все это? Дожив до определенного возраста, ты лбом упираешься в необходимость выбора. Ты вдруг понимаешь, что все эти разговоры о религии — не просто слова. У нас в стране, где о Боге никто не вспоминает уже почти столетие, этому вроде бы неоткуда взяться. Но так уж устроен человек. И я, и все мои приятели, и любой человек на свете — через это проходят все.