Тонкая нить - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Арбузова cтр.№ 55

Энгельсу Степанычу Кунцову пятьдесят три. Он совсем потерял голос и пользуется аппаратом-усилителем. Так крепко матерится, что аппарат раскаляется – приходится ненадолго отключать. В такое время Энгельс Степаныч показывает бранные слова на пальцах с помощью очень понятных жестов. Физики шутят: это у него третья сигнальная система. Из окон кабинета режимника Кунцова виден двор, заставленный спецмашинами цвета хаки. В воздухе висит неясная угроза.

А Виктор Кунцов в предыдущем воплощении в Виктора же Кунцова был на докторской просто зациклен. По второму заходу живучи, продержался лет до двадцати пяти, потом дал крен в ту же сторону. В тридцать один окончательно извелся и пошел на поклон к отцу. Загодя договорился с Элеонорой Иванной, привез показать обоим родителям внука-вундеркинда. Саш с места в карьер принялся объяснять дедушке Энгельсу строение атома. Дед узнал термины и обомлел. Всё бы ничего, но волосы мальчика вдруг сделались ярко-фиолетовыми. Дед знал и слово «мутация». Схватив в охапку кушак и шапку, не съевши Элеонориного обеда, пустился в Арзамас. Сашок в это время хлебал куриную лапшу у мамы Светы, и кудряшки его в данный момент были белокурыми – как положено.

Ильдефонс получил диплом бакалавра Высшей школы! во всю стенку! с настоящим золотом! с витым шнуром! каков же будет диплом магистерский, если Ильдефонс до него доживет? Валентина произвела салют из ракетницы, подаренной спасателями. Великовозрастный бакалавр устроил парад фокусов перед нею и Сашком. Добросовестно доставал из цилиндра разноцветных кроликов – они разбегались по углам, сыпали кофий. К концу представленья успели Ванда с мужем, но Виктора Кунцова так и не дождались. У матушки своей на Войковской доцент мучался головной болью и черной завистью – ему было не до белой магии.

Осенний семестр 1981/82 учебного года. Ильдефонс преподает марксистско-ленинскую философию в кунцовском институте – изучал на всякий случай как одно из получивших распространение мировоззрений. Диплом бакалавра Высшего знания в случае надобности умеет прикидываться разными квалификационными документами. Высшую школу Ильдефонс продолжает прилежно посещать. Там спокойно выслушивают отчеты о его педагогических опытах. Тактичный Саш – ему скоро будет шесть – в обсужденье не пускается. Читает на утренниках в детсаду «музыка играет, барабаны бьют, ворота открывают и Ленина несут». Студенты за глаза зовут Ильдефонса «херувимчиком». Тот прознал о кликухе и спешно остригся наголо. Голова его оказалась квадратной. Теперь жди, пока обрастет. Не отрывая глаз, смотрит в мощные бритые затылки парней-спортсменов, вздыхает.

На даче по Северной дороге мокнут кусты. Доцент Кунцов сюда давно не ездит, он ужился с матерью и никуда не рвется. Когда редко-редко пожалует отец, играет с ним в шашки. На дом бабушки Тамары Николавны легла рябина, стучит по крыше сухими ветвями. Электричка прошла – кажется, совсем рядом. Просто ветер оттуда. Убежала к другим светящимся окнам, на следующую станцию, спеша и дрожа, будто за ней гонится лесной царь. Ильдефонс мешает в печке угли допотопной кочергой, Саш дремлет на коленях Валентины. Прабабушка Тамара Николавна сидит в плюшевом кресле с бахромой, вяжет Валентине ажурную шаль обалденной красоты. Появляется всегда, когда здесь Саш – пропустив два поколенья, связывает порванную нить. Крючок выделывает замысловатые фигуры. В домах темно, кой-где заколочено. У Ванды в окошке мерцает экран телевизора, распинается диктор. Его закрывает на миг спина Альберта Николаича – он переключает программу, но там другой такой же. Валентина тренирует сонного Сашка по части телепатии. Говорит про себя: что вовек я любил не один… Саш продолжает не открывая глаз: и калитку осеннего сада, и опавшие листья рябин. Ильдефонс разбивает последние красные уголья, закрывает ржавую дверцу. На Профсоюзной мама Света, завесив от спящего Сашка лампу, нижет распавшиеся неровного жемчуга бусы.

На день рожденья – тридцать три года – Элеонора Иванна испекла сыну пирог, но ей нездоровилось. Нездоровье оказалось столь серьезным, что через полтора месяца, после неудачной операции, Энгельс Степаныч с Виктором Энгельсовичем – без Сашка – ее хоронили. За Энгельсом Степанычем пришла машина, и прямо с поминок он умотал в Арзамас, твердо решив на Войковской как можно долее не появляться. Виктор Кунцов сидел один средь немытой посуды, в темноте и с зажмуренными глазами, пытаясь вызвать в памяти лицо матери, но оно надежно стерлось. Разомкнул веки в двухсветной зале со стенами, обитыми красным деревом – и свечи, свечи… Экзаменаторы при полном параде спросили его: «Видевши начало жизни и конец ее, что думаешь ты обо всем этом?» Снова растерявшись в их присутствии, Виктор Кунцов ответил не на весь вопрос, а лишь на половину его, и то ни к селу ни к городу: «Думаю, что надо поставить памятник с цветником». Высокие судьи потупили взоры. Посуду он мыл на другой день, поздно вставши. Моя, почувствовал, как некие неисчерпанные силы матери присовокупились ему, словно были положены на его сберкнижку. Позвонила Ванда и пригласила на Медведицу.

Извилистая дорога, глинистая земля. Жаворонок завис над небрежно вспаханным полем. Славная тетка эта Ванда, и Альберт Николаич стоящий мужик. Ночевали в разваливающемся Валентинином доме, купленном за бесценок лысым Борей – всё не в палатках, а под крышей. В первый вечер Кунцов долго ждал, не случится ль чего. Сухая ботва быстро прогорала, а лес, полный птиц, отступал все дальше и дальше. Произошло лишь на третий день. Опять огонь пошел ввысь, озарилось небо, перед глазами встало материно лицо. Не то, реальное, искаженное застарелым страхом и ненавистью, а другое, не поддающееся описанью. Держа его в памяти, загасил поскорей костер и залез на сеновал, где совсем не по-ангельски храпел верный Ильдефонс, способный царствие Божие проспать. Наутро Кунцов про себя умолял экзаменационную комиссию Высшей школы: вызовите меня… ну вызовите! совсем как ученик четвертого класса. Но его все не звали. Потом ощущенье чуда померкло. Показалось ерундой то, что хотел с опозданьем ответить на коронный вопрос о жизни и смерти. Лысый Боря привез двадцатипятилетнюю дочь Соню, которую решил кровь из носу выдать за доцента Кунцова. Не с кунцовским проворством было отвертеться. Ну и миниатюрной Соню никак нельзя было назвать, так что успех отцовских ухищрений был предрешен.

Когда снимался первый дубль кунцовской судьбы, второго брака вообще не было. Теперь докторская защита Кунцова была делом жизни тестя. Вот откуда выигрыш в девять лет, а премудрость Высшей школы тут ни при чем. Шашлычная по дороге на Николину Гору оказалась золотым местом с точки зренья полезных знакомств. Может быть, не для мойщика посуды, но для официанта уж точно. Родилась Лиза Кунцова со всеми полагающимися пальчиками и ушками. Но Ильдефонса, певца генетики, к ней на пушечный выстрел не подпускали – не помогали никакие шредингеровские фокусы. Рос обычный человеческий детеныш, про которого с гордостью докладывали, когда какой резался зубок и каково было первое слово. Сверхспособностей, благодаренье богу, пока не замечено. Сашок сестры не видел, отец против: боится, что мальчик в присутствии Сони начнет менять окрас – нам это ни к чему. Светланин Сашок учится на тройки во втором классе советской школы. Мама разочарована: сын доцента все же. В Высшей школе Саш первый за всю ее историю девятилетний бакалавр, и диплом его много красивей Ильдефонсова – вот они рядом на Валентининой стене. По заснеженной дорожке в Сокольниках идут втроем: Ильдефонс, Валентина и посередке Саш. В конце аллеи их ждет Тамара Николавна, но по мере того, как они приближаются – оказывается все дальше и дальше. Только видно: на ней та самая шубка, что лежит распоротая на даче с открытой, вконец провалившейся верандой.