Тонкая нить - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Арбузова cтр.№ 22

Из моих семерых внуков на меня похожа лицом и характером одна Вера Дмитриевна. Только родилась она в конце апреля, под знаком Венеры. Когда душа ее отправилась к нам с далекой звезды, она послала мне, своей непосредственной предшественнице, довольно явственный сигнал. Я увидела во сне розовую зарю и Веспер-звезду в вечернем небе. Стою с радостным сердцем на холме в березах, а внизу усадьба с замерзшим прудочком. Одно лишь дитя катается на коньках в розовой жилетке. Такая подкрашенная рождественская открыточка. И я говорю вслух: «Ну конечно в розовом – ведь это девочка», – и просыпаюсь. А через несколько дней она явилась в мир, не замешкав сменить меня на моем необозначенном посту.

Она не боится говорить высоким слогом: «Спасибо, папа, что ты нам бабушку привез – у нас сегодня великий день». Она сочиняет музыку, которая мне кажется очень хорошей. Миленькая, она поет в хоре и очень привержена к этому занятию. Она смотрит на мир, как настороженный волчок, никому на слово не верит и все пытается понять сама.

Конец уж виден, а где же те, кого я любила? Что же их лица вовсе не промелькнули в кадре, и нигде не чувствуется их присутствия? Пожалуй, я скажу им собирательно: «Парень, не тебе решать, быть ли мне счастливой или несчастной. Ты не Господь Бог».

Пятнадцать лет назад еду в троллейбусе вдоль бульваров. Входит старик и спрашивает светлым голосом: «Я до храма Христа Спасителя доеду?» Отвечаю ему радостно и громко: «Воистину доедете». Доехал ли он, дожил ли до того часа, как мы, упрямые, настояли на своем и в черные годы разрухи отстроили его, громадный, нескладный и родной? Так вот у Андрея Тарковского в разоренном Владимире мучили татары церковного сторожа, пытая, где церковные клады. Тот, переведя дух, только отвечал: «Все отстроим заново».

Бывало, мой начитанный друг, и я читала много. Вспомни Пашков дом, на холме и в сирени. Бывало, пролезала в любую щелку за хорошими фильмами. Теперь я всё больше наблюдаю. Мне кажется, что кто-то показывает мне живое кино или книжку с живыми картинками. Не променяла бы свое переломное время ни на какое другое. Я не китаец, которого не приведи бог жить в эпоху перемен. Только разрезав на кусочки и в цинковом гробу меня можно отправить с моей родины. Я была счастлива с нею и в более мерзкие времена. Теперь же, когда впервые появилась надежда на выздоровленье обожаемой больной – ни за какие коврижки. На своей ни на что не похожей родине я приобрела диковинный опыт неведомо чего. Так сказала Анна Андреевна Ахматова – но в мире нет людей бесслезней, надменнее и проще нас. Я не знаю, что именно я умею и где, кроме моей многострадальной родины, могло бы пригодиться такое уменье. Наверное, нигде. Но сделать из меня не то, что я есть, очень трудно. Я неподатлива, и вижу, что не я одна.

Моя очень умная и в последнее время очень дружная со мной невестка Наташа сказала вот что. Когда реставрируют зданье, надо решить, на уровне какого года желательно его восстановить. Ведь мы имеем дело с наслоеньями разных эпох. Так, она говорит, и с нашей разрушенной страной. Давай, мой читатель-соотечественник, восстанавливать на уровне тринадцатого года. Будет вернее. Для меня, мой милый, и мордва Россия, и Литва Россия. Не вижу большой разницы. Этого развода я не даю.

Засим желаю здравствовать. Писано в Купавне и Суле летом 1997 года. Писано в России, Малороссия для меня тоже Россия. Я не собираюсь резать Гоголя пополам – таков будет мой соломонов суд. Прощай и не поминай лихом.

Купавна и Сула – два прелестных славянских названья, и улыбчивая круглолицая муза с русой косой и пастушеской свирелью повадилась наведываться ко мне в обоих сих местах. В Суле она проводит со мной даже более времени, нежели в Купавне, благо мне трижды в день ставят под нос горячую миску две хохлушки, что поют на два голоса, закрывшись на кухне. Ради того я и поспешила вторично в Сулу, и на подольше.

Вот я коснулась ногой ее желанной земли. Повторила много раз произнесенное зимой заклинанье – кони ржут за Сулою, звенит слава в Киеве. Бия копытом, раздувая ноздри и чутко прядя ушами, стала вслушиваться, не раздастся ли где свирельный звук. Луга в низине между стариц курились туманом. Светлела вровень с берегами гладь основного русла, дубравы отражались в ней слитными темными купами. Глядишь и не знаешь, идет или не идет ее величавая ширина. Казалось, вот-вот послышится плеск весел верных хлопцев и выплывет с излучины дуб с паном Данилой, Катериной и дитятею. Но все молчало.

Я вышла на песчаный берег к омуту, заросшему по краям кувшинками. Там пели стрекозы – над нами трепещут былинки, нам так хорошо и тепло, у нас бирюзовые спинки и крылышки, точно стекло. Наклонилась к воде и на мгновенье увидала на дне круглое лицо в обрамленье русых волос. Но тотчас дрогнула гладь омута, и вместо лица музы моей явилось мое лицо, а это все-таки не совсем одно и то же. Стрекозы играли со мной: смотри, какой берег отлогий, какое песчаное дно. А я все смотрела и слушала, не понесет ли мимо вода в намокшем платье, с цветами в распущенной косе мою несвязно поющую музу, хватающуюся за нависшие кусты тонкими руками. Но все затаилось.

Я пошла в село, стала под шелковицу на давленые ягоды, высматривая дорогу: нейдет ли. Но всё дремало. Одни только гуси ковыляли вдоль улицы. Дойдя до меня, сделали равненье налево. Крикнули, сбросили все по перу, после чего встали на крыло, выровнялись и улетели. Вот и знак! Я собрала перья и поспешила в дом в ожиданье новых знамений. Они не заставили себя ждать.

Проходя под стеной дома, я подпрыгнула, силясь заглянуть в узкую щель занавешенного окна. Хозяйственный хохол, директор базы, держал под замком много всякого добра. Мне хотелось удостовериться, правда ли у него нет лишних одеял. Другое обстоятельство, обращавшее мысли мои к действительности, было следующее. Назавтра брат одной из миловидных стряпух наших предлагал за сколько-то долларов автомобильную прогулку на четыре персоны по гоголевским местам, в эпицентре коих мы находились.

Ангел – Олечка, моя очаровательная соседка из русско-немецкой дворянской семьи, уж второй год подбивала меня поехать. Я положила на всякий пожарный случай в карман богоданное гусиное перо и пошла уговариваться об экскурсии нашей. Машину должны были подать наутро. Однако ж человек предполагает, а Бог располагает. И впрямь подали, да только не те подали, не то, не тогда и не на столько персон, как было условленно.

Стемнело рано – юг. Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи. Тиха украинская ночь, прозрачно небо, звезды блещут. Я вышла под звезды, приговаривая про себя:

Как ночи Украйны

В мерцании звезд незакатных,

Исполнены тайны

Слова ее уст… Ax!!!

У порога тройка стояла. Темны были кони, и черт – худой, в красной свитке – на козлах фертом сидел. Петрушка же с Селифаном кой-как теснились с ним рядом. А Гоголь – А Гоголь Вергильем прикинулся, не без труда римский профиль скроив. Потеснился в бричке, дал место, накинул шинель мне, и ну считать версты, по-ше-е-е-л!