Смех людоеда - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Пежю cтр.№ 19

Добежав до того места, где тропинка ныряет в лес, вижу Клару. Она ждет меня, укрывшись от дождя в подлеске. Вода струится по ее лбу, щекам, шее и груди. Синие глаза странно блестят. Она мимолетно и одобрительно улыбается и, не сказав ни слова, даже не поманив меня за собой, уходит вглубь, в лиственную тьму, которую время от времени прорезают молнии, и тогда вокруг нас встают причудливые тени. Мы инстинктивно держимся рядом. Ветер проникает повсюду, в нем слышится то детский плач, то крик раненого зверя.

Клара прижимает фотоаппарат к груди. Мы оба знаем, что вот-вот дойдем до незаметной развилки, прохода, ведущего к вазе с красными розами, но не замедляем шага. Мне снова захотелось отсюда выбраться, увидеть, наконец, озеро, пусть даже и в эту страшную грозу.

Размытый дневной свет. Мутная вода, по которой барабанит дождь. Тысячи ударов. По поляне перекатываются высокие волны. Пройдя еще немного, вижу, что родниковая вода перелилась через край и вокруг выдолбленного ствола образовалось болото. К озеру бегут ручейки, серебристые потоки.

Пару минут пережидаем ливень под елкой, по лицам у нас течет вода, одежда заляпана грязью.

И тут Клара кивком показывает мне на бревенчатую хижину, где по воскресеньям, в погожие дни, девушки обычно переодеваются в купальники. До нее несколько сотен метров. Вобрав голову в плечи, согнувшись, прикрывая собственным телом футляр с фотоаппаратом, будто найденное в дремучем лесу сокровище, Клара бросается к укрытию. Я шлепаю за ней по мокрой траве. Но не успеваем мы добежать до хижины, как на нас обрушивается град, ледышки больно лупят по телу, словно злобные гномы, спрятавшись в кустах, кидают в нас камнями. Последние метры мы бежим под сплошным обстрелом: руки, плечи, спины — мы изранены с головы до ног. Наконец, продрогшие и избитые, мы вваливаемся в хижину. Клара по-собачьи отряхивается. Град оглушительно стучит по крыше, он уже усыпал землю, круглые льдинки через открытую дверь подскакивают к самым нашим ногам.

Черная кожа озера покрыта миллиардами ран, из них хлещет серебряная кровь. Стою у двери и, завороженный, смотрю, как бушует стихия, с наслаждением вслушиваюсь в завывания и свист ветра, яростный стук, треск веток, раскаты грома, беспорядочный обстрел этого идиллического уголка, где еще так недавно голые люди, прикрыв глаза, подставляли тела мирному солнцу. Мне хотелось бы, чтобы град так и продолжал сыпаться, чтобы он взял в кольцо нашу хижину, чтобы мы вдруг оказались за стеклом, внутри тяжелого прозрачного шара, покоящегося в моей памяти. Личный ледниковый период, замерший во времени.

Град прекращается так же внезапно, как и начался. Ветер немного стихает. Гром и молнии удаляются. В тяжелой тишине слышится лишь журчание воды и странное потрескивание толстого слоя градин.

Войдя в хижину, где пахнет смолой, веревками, мхом и плесенью, вижу, что Клара сидит на неровных досках пола, завернувшись в большое рыжее одеяло, наружу торчат только длинные белые руки. Она выкручивает склизкие черные тряпки, с которых ручьями течет вода. Потом, разложив всю свою одежду сушиться на стоящей рядом поломанной лавке, долго и любовно вытирает краем одеяла чехол фотоаппарата…

Стою перед ней в мокрой одежде, руки праздно болтаются. Клара смотрит на меня совершенно спокойно. В полумраке светятся синие глаза. Мне хочется найти взглядом черную родинку, этот устремленный на меня третий глазок, но у меня туманится взор. Я знаю, что Клара голая под этим похожим на звериную шкуру одеялом, среди этих темных складок. И тут она протягивает мне руку — так открыто, так просто, так решительно, что нахлынувшая на меня беспредельная нежность побеждает сковавшую меня робость. Дрожа, беру обеими влажными руками ее горячую ладошку и опускаюсь рядом с ней на колени, а она чуть приоткрывает свой волшебный плащ и впускает меня в тепло плоти и шерсти.

Я еще так молод! Но с некоторых пор мне смутно кажется, что мое детство осыпается у меня за спиной, словно рыхлый песчаный обрыв. Мое счастливое, немного задумчивое детство, оборванное необъяснимым убийством отца, отчаянием матери, внезапным расставанием с родным городом. Я еще так молод!

Под этим чуть попахивающим плесенью, но уютным, словно дупло, одеялом, оказались не двое детей, застигнутых грозой, не два детских тела, но путаница, невнятица робких жестов, удивленной нежности, разрозненных ощущений, смелости и неловкости. Но главное — сильный и безотчетный порыв.

Когда заканчивается эта чудесная гроза, мы с Кларой внешне вновь становимся прежними. Долго сидим молча и неподвижно, оберегая общее тепло, окруженные запахами коры, сырой земли, мокрых листьев. Каждый плывет по волнам собственных тайных грез.

Полусорванная дверь хижины так и осталась открытой, через нее видно, как озаряется долина, а вместе со светом возвращается и тепло.

Что со мной произошло? Что со мной происходит? Впервые после смерти отца тревога не сдавливает мне грудь: раньше я ощущал ее как тесные доспехи, которые в то же время и защищали меня от некоторых страхов, готовых в любую минуту на меня наброситься. Больше ничто на меня не давит! Все мое существо расширяется и растворяется в бескрайней неподвижной пустоте. А драгоценное присутствие Клары рядом со мной лишь подчеркивает это новое, зыбкое, благотворное одиночество. Все представляется мне точным и созвучным. Мое медленное, глубокое дыхание смешивается с текущими, струящимися вокруг нас светом и временем.

Внезапно Клара вскакивает, натягивает еще непросохшую одежду и уходит по дороге, ведущей к озеру. Сидя по-турецки у входа в хижину, безразличный ко всему, что может случиться, смотрю ей вслед, а она шлепает босыми ногами по грязи, пробираясь среди высокой, прибитой грозой травы, сорванных листьев, сломанных веток и последних нерастаявших градин. То наклоняется над темной водой, то запрокидывает голову к небу. Время от времени Клара резко, как делают животные, останавливается. Солнце уже светит вовсю, слепит глаза, и все равно я вижу, как поблескивает перед лицом Клары металл ее фотоаппарата. Еще немного — и она скрывается в лесу, уходит по тропинке.

Позже, когда солнце внезапно проваливается за ели, блаженное состояние меня покидает, и я тоже возвращаюсь в Кельштайн, стараясь не вспоминать страшный рассказ Клары. Добравшись до роковой развилки, я пускаюсь бежать со всех ног, чтобы не догнали лесные призраки, я боюсь встретить потерявшихся детей, задушенных брата и сестру, бывших солдат, ставших безумными и преступными отцами, или странствующего рыцаря с его псом.

Простояв в городе несколько недель, немецкая армия, наконец, покидает Краманецк. Быстроходные приземистые танки уже далеко. Они устремляются к горизонту, к возможному бою — говорят, враг готовит контрудар. За ними идут тяжелые грузовики с людьми и противотанковым оборудованием. Мотоциклы проворными насекомыми носятся взад и вперед между этим передовым отрядом и тылами.

Затем город покидают пехотинцы. Они прожили несколько мгновений, зависнув посреди войны и пространства. Теперь им предстоят долгие трудные переходы — пехота должна поддержать танковую атаку. Наконец, с места трогается большой обоз, лошади едва не падают под грузом продовольствия, от них идет сильный запах пота и навоза, поднимается странный, неприятный, желтоватый пар.