Девушки из Шанхая - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Си cтр.№ 60

Глаза моей сестры, весь вечер сверкавшие радостью и гордостью, смотрят на меня враждебно. На мгновение я переношусь в прошлое, в нашу кухню в Шанхае, в тот день, когда повар пытался научить нас делать пельмени. Сначала нам было весело, но все обернулось ужасной дракой. Теперь, много лет спустя, вечер, обещавший быть приятным развлечением, оказался мучительным. Я смотрю на Мэй и вижу в ее взгляде не только ревность, но и ненависть.

— Отдай мне эту роль, — говорит она. — Я ее заслужила.

Я думаю о том, что она работает на Тома Габбинса, что ей не приходится весь день сидеть взаперти в одном из наших предприятий, что она ходит на съемки вместе с моей дочерью и проводит время вне китайских кварталов.

— Мэй…

— Не надо снова начинать свое брюзжание, я не желаю этого слышать. Ты отказываешься видеть, как тебе повезло. Знаешь, как я тебе завидую? Ничего не могу с этим сделать. У тебя есть все. У тебя есть любящий муж, который разговаривает с тобой. У тебя есть дочь.

Вот! Она это произнесла. Я отвечаю так быстро, что не успеваю обдумать свои слова:

— А почему тогда ты проводишь с ней больше времени, чем я?

Сказав это, я тут же вспоминаю старую поговорку, гласящую, что в рот входят болезни, а изо рта выходят катастрофы. Порой слова оказывают более разрушительное действие, чем бомбы.

— Джой больше нравится быть со мной, потому что я обнимаю и целую ее, потому что я держу ее за руку и разрешаю ей сидеть у меня на коленях, — парирует Мэй.

— Это не по-китайски. Подобные прикосновения…

— Когда мы жили с родителями, ты в это не верила.

— Да, но теперь я мать, и я не хочу, чтобы Джой выросла разбитым фарфором.

— Она не станет падшей женщиной только из-за того, что ее обнимала мать!

— Не учи меня, как воспитывать мою дочь!

Услышав ярость в моем голосе, люди удивленно на нас смотрят.

— Ты не позволяешь мне ничего, а папа обещал, что, если мы согласимся на брак, я буду работать в Хаолайу.

Все было не совсем так. И она уходит от разговора. И она все запутывает.

— Речь о Джой, а не о твоих глупых мечтах, — говорю я.

— Да? А несколько минут назад ты обвиняла меня в том, что я позорю китайский народ. Теперь ты утверждаешь, что то, что плохо для меня, хорошо для вас с Джой?

Это в самом деле сложный вопрос, и мне надо обдумать услышанное. Мои мысли путаются, и ее, кажется, тоже.

— У тебя есть все, — повторяет Мэй, начиная всхлипывать. — У меня нет ничего. Позволь мне иметь хотя бы что-нибудь! Пожалуйста, пожалуйста…

Я молчу и вся киплю от ярости. Я не желаю признавать ни один из ее аргументов в пользу того, что роль должна достаться мне, а не ей, но я делаю то, что делала всегда. Я покоряюсь моей моймой. Это единственный способ утихомирить ее ревность. Это единственный способ загнать мою обиду подальше и подумать над тем, как заставить Джой покинуть этот бизнес, не вызывая еще худших скандалов. Мы с Мэй сестры. Мы вечно ссоримся, но мы всегда миримся. Так происходит у всех сестер: мы спорим, мы указываем друг другу на наши недостатки и ошибки, мы припоминаем друг другу детские обиды, а затем снова становимся друзьями. До следующего раза.

Мэй забирает мою дочь и мою роль. Режиссер ничего не замечает. Для него одетая в черное и измазанная грязью и кровью китаянка с ребенком неотличима от любой другой. Следующие несколько часов я слушаю, как кричит моя сестра. Режиссер остается недоволен, но не заменяет ее.

Седьмого декабря 1941 года, спустя два месяца после моего посещения съемочной площадки, японцы бомбят Пёрл-Харбор и Соединенные Штаты вступают в войну. На следующий день японцы нападают на Гонконг. Спустя неделю после сражения остров окружают британцы. В тот же день, 8 декабря, ровно в 10 часов утра, японцы занимают Международный сеттльмент в Шанхае и водружают свой флаг над Банком Гонконга и Шанхая на Бунде. В течение следующих четырех лет иностранцы, у которых хватило безрассудства остаться в Шанхае, живут в лагерях для интернированных. В Америке иммиграционную станцию на острове Ангела отдают военным, и она становится местом содержания японских, немецких и итальянских военнопленных. Тем временем в Чайнатауне дядя Эдфред, не успели мы опомниться, записался добровольцем в действующую армию.

— Зачем тебе это надо? — вопрошает на сэйяпе дядя Уилберт, когда его сын сообщает нам о своем решении.

— Затем что я патриот! — торжественно отвечает дядя Эдфред. — Я хочу драться! Во-первых, я хочу участвовать в победе над нашим общим врагом, япошками. Во-вторых, если я завербуюсь, я получу гражданство. Настоящее гражданство. После войны, разумеется.

Если уцелеешь, думаем мы.

— Все рабочие прачечной тоже завербовались! — добавляет он, видя, что мы не проявляем энтузиазма.

— Прачечная! Ха! Многие дорого бы дали, чтобы не работать в прачечной.

— А что ты сказал, когда тебя спросили про гражданство? — Это сказал Сэм — он вечно волнуется, что одного из нас поймают и нас всех вышлют обратно в Китай. — Ты же бумажный сын. Теперь они придут за нами?

— Я признался, что прибыл сюда по поддельным документам, — отвечает Эдфред. — Но их это не особо заинтересовало. На все вопросы, которые могли касаться вас, я отвечал: «Я сирота. Вы хотите, чтобы я сражался, или как?»

— Но разве ты не староват для них? — спрашивает дядя Чарли.

— По бумагам мне тридцать, но на самом деле двадцать три. Я в отличной форме и готов принять смерть. Почему бы им меня не взять?

Несколько дней спустя Эдфред приходит к нам в кафе и объявляет:

— Армия приказала мне купить носки! Где они продаются?

Он прожил в Лос-Анджелесе шестнадцать лет, но до сих пор не знает, как делаются здесь самые простые вещи. Я предлагаю отвести его в универмаг «Мэй Компани», но он отказывается:

— Сам справлюсь. Мне теперь придется справляться самому.

Пару часов спустя он возвращается — весь в царапинах и с порванными на коленях штанами.

— Я купил носки, но на выходе из магазина на меня напали — приняли за япошку.

Когда он возвращается на побывку из учебного лагеря для новобранцев, с ним здороваются на улицах.

— Когда я в военной форме, я знаю, что никто на меня не нападет. Форма говорит окружающим, что у меня есть полное право быть здесь. Теперь у меня есть и третья причина: армия открывает большие возможности, потому что я — человек в форме и сражаюсь за Соединенные Штаты.

В тот день я покупаю фотокамеру и делаю свою первую фотографию. У меня до сих пор хранятся фотографии родителей, спрятанные от иммиграционных инспекторов, которые иногда навещают нас. Но снимок дяди Эдфреда, уходящего на войну, — это другое дело. Он будет сражаться за Америку… и за Китай. В следующий раз, когда к нам придут инспекторы, я с гордостью покажу его фотографию: худой, как и все китайцы, в лихо заломленной фуражке и военной форме, он широко улыбается в объектив. Только что он сказал нам: