Девушки из Шанхая - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Си cтр.№ 50

Слушая его, я вспоминаю те повозки, на которых я ездила, и понимаю, что никогда не задумывалась о тех, кто их везет. Я не считала возчиков людьми. В них, казалось, не было ничего человеческого. У многих из них не было рубашек или ботинок, их позвонки и лопатки выпирали из-под кожи, и даже зимой они истекали потом.

— Я научился всем хитростям, — продолжает Сэм. — Я понял, что можно заработать побольше чаевых, если в сезон тайфунов относить пассажиров прямо к дверям, чтобы они не промочили ноги. Я научился кланяться женщинам и мужчинам, приглашать их проехаться в моем ли-кэ-си, называть их мадайму вместо «мадам» и майсыдань вместо «мистер». Я скрывал смущение, когда они смеялись над моим английским. В месяц я зарабатывал девять серебряных долларов, но все еще не мог позволить себе посылать деньги родным. Я так и не знаю, что с ними стало. Наверное, они умерли. Я даже не смог позаботиться о своем брате — он присоединился к тем детям, что за несколько медяков в день помогали возить повозки по арочным мостам через Сучжоу. Следующей зимой он умер от крови в легких.

Он умолкает, переносясь мыслями в Шанхай. Затем он спрашивает:

— Ты когда-нибудь слышала песню рикшей? Не дожидаясь моего ответа, он поет:

Собирает рис в свою шляпу

И дрова свои носит в охапке.

Он живет в соломенной хате,

И луна ему служит лампой.

Мелодия словно переносит меня на улицы Шанхая. Сэм рассказывает мне о своей нелегкой жизни, но меня переполняет тоска по дому.

— Я слушал возчиков-коммунистов, — продолжает он. — Они возмущались тем, что с незапамятных времен беднякам внушали, что им воздастся за их страдания. Но мне такая жизнь была не по нраву. Не для того умерли отец и брат. Я был бы счастлив изменить их судьбу, но теперь, когда они умерли, я не думал ни о чем, кроме выживания. Главари Зеленой банды тоже начинали с повозок, думал я, чем я хуже? В Ло Цинь я ничему не учился, я был сыном фермера. Но даже возчики понимали, как важно иметь образование, именно поэтому гильдия рикш поддерживала школы в Шанхае. Я выучил уский диалект. Я учил английский — не только алфавит, но и некоторые слова.

Слушая Сэма, я чувствую, как он становится мне все ближе. Встретив его в саду Юйюань, я и не подумала, что он такой незавидный жених. Теперь я вижу, как упорно он старался изменить свою жизнь и как мало я его понимала. Он свободно говорит на сэйяпе и на уском диалекте, но почти не говорит по-английски. Одежда, казалось, всегда стесняет его. Помню, в день нашего знакомства я заметила, что на нем новый костюм. Должно быть, это был первый его костюм. Помню, что, заметив рыжину в его волосах, я ошибочно связала это с тем, что он родом из Америки, не распознав общеизвестный признак недоедания. И конечно, его поведение. Он обращается со мной не как с фужэнь, а почтительно, как с уважаемым клиентом. Он всегда повинуется Старому Лу и Иен-иен — не потому, что они его родители, а потому, что он им как слуга.

— Не жалей меня, — говорит мой муж. — Отец все равно бы умер. Фермерство — непростая штука, если приходится таскать на плечах корзины с бамбуком по 250 цзинь или корячиться весь день на рисовом поле. Все, что я когда-либо заработал, я заработал руками и ногами. Когда только начинал, я, как и многие рикши, ничего не умел. Мои ноги шлепали по дороге, как пальмовые листья. Я научился втягивать живот, расправлять грудь, высоко подымать колени и тянуть вперед шею и голову. Будучи рикшей, я заработал свой стальной веер.

Я слышала, как мой отец употреблял это выражение, говоря о лучших своих возчиках. Это значило, что у рикши мощная прямая спина и широкая и сильная грудь, подобная вееру, сделанному из стали. Мне приходят на ум слова мамы, которая говорила, что рожденные в год Быка могут многим пожертвовать ради благополучия своей семьи, что они не страшатся своей ноши. Кроме того, говорила она, хотя тот, кто родился в год Быка, может напоминать это животное своей простотой и услужливостью, он всегда ценится на вес золота.

— Я радовался, если удавалось заработать сорок пять медяков за поездку, — продолжает Сэм. — Менял эти медяки на пятнадцать серебряных центов, а центы менял на серебряные доллары. Если доставались чаевые, радости было еще больше. Я посчитал, что если буду откладывать по десять центов в день, за тысячу дней я скоплю сто долларов. Я был готов, как говорится, глотать желчь, чтобы обрести золото.

— Ты работал на моего отца?

— По крайней мере, от этого унижения я был избавлен.

Он касается моего нефритового браслета. Я не отдергиваю руку, и он мягко трогает мое запястье.

— А как ты познакомился со стариком? И почему тебе пришлось на мне жениться?

— Самая крупная контора по прокату рикш принадлежала Зеленой банде, — объясняет Сэм. — Я на них работал. Банда часто сводила тех, кто хотел стать бумажными сыновьями, и тех, у кого были места бумажных сыновей. В нашем случае это было настоящее сводничество. Я хотел изменить свою жизнь, а Старому Лу нужно было продать место бумажного сына.

— И ему были нужны рикши и невесты, — продолжаю я и кручу головой, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания. — Мой отец задолжал деньги Зеленой банде. Все, что у него осталось, — его рикши и его дочери. Со мной, Мэй и с рикшами все ясно, но я так и не поняла, откуда взялся ты.

— За документ надо было уплатить сто долларов за каждый год моей жизни. Мне было двадцать четыре, таким образом, место на лодке и проживание в Лос-Анджелесе стоили две тысячи четыреста долларов. Я получал девять долларов в месяц и никогда не скопил бы такой суммы. Теперь я работаю, чтобы расплатиться со стариком за себя, за тебя и за Джой.

— Вот почему нам не платят.

Он кивает:

— Он будет забирать наши деньги, пока мой долг не будет выплачен полностью. Дядюшкам тоже не платят, потому что они тоже бумажные сыновья. Только Верн — их кровный сын.

— Но ты живешь не так, как дядюшки…

— Верно. Лу хотят, чтобы я заменил им умершего сына. Именно поэтому мы живем с ними, а я работаю управляющим в кафе, хотя совсем не разбираюсь в еде или в бизнесе. Если иммиграционная служба узнает, что я не тот, за кого себя выдаю, меня могут отправить в тюрьму или выслать из страны. Но этого может и не произойти, потому что по бумагам я партнер старика.

— Я так и не поняла, почему тебе пришлось на мне жениться. Чего он от нас хочет?

— Только одного: внука. Вот почему он купил вас с сестрой. Ему нужен внук.

Что-то сжимается у меня в груди. Врач в Ханчжоу сказал, что у меня вряд ли еще будут дети. Но как рассказать об этом Сэму, не объясняя причин? Вместо этого я спрашиваю:

— Если ты заменяешь ему сына, почему же тебе приходится выплачивать свой долг?

Он берет меня за руки, и я не отталкиваю его, хотя меня мгновенно охватывает ужас и чувство беспомощности.

— Чжэнь Лун, — произносит он серьезно. Даже мои родители редко пользовались моим китайским именем — Драконова Жемчужина. Теперь это звучит как проявление нежности. — Сын должен выплачивать свои долги — за себя, за свою жену и ребенка. Когда я размышлял обо всем этом в Шанхае, я думал, что старик умрет и я стану богачом, человеком с Золотой горы. Потом я оказался здесь. В первое время мне часто хотелось вернуться. Самое дешевое место на корабле стоит всего сто тридцать долларов. Я бы мог накопить эту сумму, припрятывая чаевые. Но потом появились вы с Джой. Каким бы я был мужем, если бы бросил вас здесь? Каким бы отцом я был?