Тем временем Старый Лу продолжает наказывать меня молчанием за рождение дочери. Сэм уныло бродит вокруг, потому что я отказываюсь заниматься с ним постельными делами. Каждый раз, как он приближается ко мне, я скрещиваю на груди руки и хватаю себя за локти. Он отшатывается, и по его лицу видно, что он глубоко задет. Он редко обращается ко мне, а когда обращается, то говорит на уличном шанхайском диалекте, как будто свысока. Видя мое недовольство и раздражение, Иен-иен преподносит мне очередной урок супружеской жизни:
— Тебе надо к этому привыкнуть.
В начале мая, спустя две недели после нашего приезда, сестра просит и получает разрешение взять нас с Джой на прогулку.
— Напротив Плазы — Ольвера-стрит, там мексиканцы держат магазинчики для туристов, — рассказывает Мэй. — За ней расположен Чайна-Сити. Если оттуда пройти вверх по Бродвею и повернуть на север, почувствуешь себя на итальянской открытке. В окнах болтается салями… Перл, там все такое же необычное и чужое, как в русском районе во Французской концессии. Да, совсем забыла. — Она смеется. — Здесь тоже есть Французская концессия. Называется Французский городок — на Хилл-стрит, в квартале от Бродвея. У них там французская больница, кафе… Ладно, не важно. Давай прогуляемся по Бродвею. Если пойти на юг, придешь к американским кинематографам и универмагам. Если на север, через Маленькую Италию, придешь к строящемуся Чайна-тауну — его называют Новым Чайна-тауном. Я отведу тебя куда захочешь.
Но мне пока что не хочется идти никуда.
— Здесь тебе не Шанхай. Там нас разделяли деньги, раса, но мы все равно постоянно встречались, — объясняет Мэй на следующей неделе, когда мы с ней и Джой гуляем по кварталу. — Пусть мы посещали разные заведения, но мы ходили по одним и тем же улицам. Здесь все живут отдельно — японцы, мексиканцы, итальянцы, негры, китайцы. Белые повсюду, а все остальные где-то внизу. И каждый хочет, чтобы у него хоть на одно зернышко риса было больше, чем у соседа. Помнишь, как важно было в Шанхае говорить по-английски? Все так гордились своим американским или британским акцентом. А тут важно, хорошо ли ты говоришь по-китайски и где или у кого ты ему учился — здесь, в Чайна-тауне, или в Китае. Те, кто говорят на сэйяпе, никогда не будут иметь дела с теми, кто говорит на саамяпе, и наоборот. Мало того: те, кто родился в Америке, смотрят на нас свысока, называют новичками и отсталыми. А мы смотрим свысока на них, потому что знаем, что китайская культура лучше американской. Кроме того, важно имя. Если ты Лу — покупаешь только у Лу, даже если выходит на пять центов дороже. Все знают, что от ло фань помощи не дождешься, но ни Мок, ни Вонг, ни Соу-Хоу членам семьи Лу не помогут.
Она показывает мне бензоколонку, хотя мы еще не встречали ни одного владельца автомобиля. Мы проходим мимо бара «У Джерри» — там подают китайскую еду в китайском интерьере, но хозяин при этом не китаец. На каждом сантиметре земли, не занятом торговлей, располагаются ночлежки всех видов: крохотные квартирки вроде той, где ютимся мы, меблированные комнаты, где холостяки, вроде братьев моего мужа, могут жить за несколько долларов в месяц, и комнаты в миссиях, где те, кому действительно не везет, могут ночевать, питаться и зарабатывать пару долларов в месяц уборкой.
Через месяц таких прогулок по кварталу Мэй ведет меня на Плазу.
— Раньше это место было сердцем Испанского сеттльмента. В Шанхае были испанцы? — спрашивает Мэй беззаботно, почти весело. — Я что-то не припомню.
Я не успеваю ответить, потому что она уже торопится показать мне Ольвера-стрит, проходящую по другой стороне Плазы прямо напротив аллеи Санчес. Мне не особенно туда хочется, но она уговаривает. Мы пересекаем открытое пространство и храбро ступаем в людской поток. В ярких фанерных киосках продаются вышитые хлопковые рубашки, тяжелые глиняные пепельницы и остроконечные леденцы. Люди в ярких одеждах мастерят свечи, стеклянные сувениры и резиновые подошвы для сандалий, поют и играют.
— Что, в Мексике и правда так живут? — спрашивает Мэй. Я не знаю, есть ли у этого места хоть что-то общее с Мексикой, но здесь, по крайней мере, все кажется таким ярким и праздничным по сравнению с нашей сумрачной квартирой!
— Понятия не имею. Может быть.
— Ну, в общем, если тебе кажется, что здесь весело, подожди, пока не окажешься в Чайна-Сити.
Дойдя до середины улицы, она останавливается как вкопанная.
— Смотри, это Кристин Стерлинг. — Она кивает на немолодую, но элегантно одетую белую даму, сидящую на крыльце дома, который выглядит так, будто его построили из грязи. — Она обустроила нынешнюю Ольвера-стрит. И Чайна-Сити тоже она заправляет. Все говорят, что она добрая, что она помогает мексиканцам и китайцам открывать свой бизнес — сейчас это нелегко. Она прибыла в Лос-Анджелес без гроша за душой, как и мы. Теперь ей принадлежат две туристические достопримечательности.
Мы доходим до конца квартала. Американские автомобили гудками прокладывают себе путь. За Мейси-стрит я вижу стену, окружающую Чайна-Сити.
— Пойдем, если хочешь, — предлагает Мэй. — Нам надо только улицу перейти.
Я качаю головой:
— Может быть, в другой раз.
Пока мы идем обратно по Ольвера-стрит, Мэй улыбается и машет хозяевам лавок, но они не отвечают ей.
* * *
Пока Мэй работает со Старым Лу, а Сэм трудится в Чайна-Сити, мы с Иен-иен занимаемся хозяйством, приглядываем за Верноном после школы и по очереди укачиваем Джой, когда она целыми днями плачет без видимой причины. Но даже если бы меня отпускали в гости, к кому бы я пошла? На десять мужчин здесь приходится одна женщина или девушка. Местным девушкам нашего с Мэй возраста, как правило, не разрешают встречаться с мальчиками, да и местные китайцы не хотят на них жениться.
— Здесь рождаются слишком американизированные девушки, — говорит дядя Эдфред, когда приходит на воскресный обед. — Когда разбогатею, вернусь в свою деревню и женюсь на традиционной девушке.
Некоторые мужчины, вроде дяди Уилберта, годами не видели своих жен, живущих в Китае.
— Мы с моей женой не занимались постельными делами лет двадцать. Дороговато ехать за этим в Китай. Я коплю, чтобы вернуться туда богатым.
Поэтому местные девушки часто так и не выходят замуж. По будням они ходят в американскую школу и в китайскую школу при миссии. По выходным работают на семейных предприятиях и занимаются китайской культурой в миссиях. Мы на этих девушек совсем непохожи. Мы слишком молоды, чтобы общаться с другими женами и матерями, к тому же они кажутся нам отсталыми. Хотя они и родились здесь, многие из них, так же как и Иен-иен, даже не окончили начальную школу — в такой изоляции и под таким бдительным надзором держали их даже в детстве.
В один из июньских вечеров, на сорок второй день нашего пребывания в Лос-Анджелесе и за несколько дней до открытия Чайна-Сити, Сэм возвращается домой и предлагает:
— Хочешь — пойди прогуляйся с сестрой. Я сам дам Джой бутылочку.