Опасаясь отцовского ответа, я вскакиваю с места:
— Нам еще не поздно отправиться в Америку. Есть и другие корабли.
— Рябой Хуан не любит лжецов. Вы уже нарушили свое обещание, может, вы и сейчас лжете.
— Мы обещаем, что так и сделаем, — тихо говорит Мэй.
Главарь, подобно кобре, рывком протягивает руку, хватает Мэй за волосы и притягивает к себе. Он наклоняется к ее лицу и улыбается:
— Твоя семья разорена. Вы будете жить на улице. Я повторяю: не лучше ли вам отправиться с нами сейчас? Мы любим красоток.
— У меня остались их билеты, — раздается чей-то тихий голос. — Я прослежу за тем, чтобы они покинули город и сделка, касающаяся долга моего мужа, была выполнена.
Вначале я не могу понять, кто это говорит. Никто не понимает. Мы оглядываемся и видим маму, которая не произнесла ни слова с того момента, как эти люди вошли в наш дом. В ее лице я вижу невиданную ранее твердость. Наверное, с матерями всегда так — они кажутся нам обыкновенными женщинами, пока однажды не становятся необыкновенными.
— У меня остались билеты, — повторяет она. Видимо, она лжет. Я выбросила их вместе с нашими иммиграционными документами и инструкцией, которую мне дал Сэм.
— Что пользы от этих билетов? Их корабль уже отплыл.
— Мы обменяем билеты, и девочки отправятся к своим мужьям. — Мама комкает в руках платок. — Я прослежу за этим. После этого мы с мужем покинем дом. Так и передайте Рябому Хуану. Если его это не устраивает, пусть придет сюда и обсудит это со мной, с женщиной…
Ее прерывает тошнотворный звук взведения курка. Главарь поднимает руку, призывая своих людей к готовности. На комнату ложится пелена тишины. Снаружи доносятся звуки сирены, треск пулеметов и кашель. Главарь хмыкает.
— Мадам Цинь, вы знаете, что произойдет, если мы обнаружим, что вы нам лжете?
Никто из наших родителей не отвечает, Мэй набирается смелости и спрашивает:
— Сколько у нас времени?
— До завтра, — рявкает мерзавец и хрипло смеется, понимая невыполнимость своего требования. — Но сейчас трудно будет покинуть город. Если что хорошее и есть в сегодняшнем кошмаре, так это что большинство этих поганых иностранцев уедет. Их будут сажать на корабли в первую очередь.
Его люди делают шаг в нашу сторону. Это конец. Теперь мы будем собственностью Зеленой банды. Мэй хватает меня за руку. И тут случается чудо: главарь выдвигает новое предложение:
— Ладно, даю вам три дня. К этому моменту вы должны выбраться из Шанхая и отправиться в Америку, пусть даже и вплавь. Мы придем завтра — и на следующий день, — чтобы убедиться, что вы ничего не забыли.
Пригрозив нам и назначив срок, они разбивают дубинкой пару ламп, несколько маминых ваз и побрякушек, которые еще не успели отнести в заклад, и уходят.
Когда дверь закрывается, Мэй падает, но никто не двигается с места, чтобы помочь ей.
— Ты нам солгал, — говорю я отцу. — Ты солгал нам насчет Старого Лу и нашего замужества…
— Я не хотел, чтобы вы боялись Зеленой банды, — слабо соглашается он. Его ответ приводит меня в бешенство.
— Ты не хотел, чтобы мы боялись?!
Он вздрагивает, но его встречный вопрос смиряет мой гнев.
— Какая теперь разница?
В наступившей тишине мы обдумываем случившееся. Не знаю, о чем думают мама и Мэй, я же размышляю о том, как бы мы поступили, если бы знали правду. Я по-прежнему считаю, что мы с Мэй не отправились бы к своим мужьям, но мы могли бы сделать хоть что-нибудь: убежать, спрятаться в миссии, умолить З. Ч. помочь нам…
— Я слишком долго волок это все на себе. — Папа поворачивается к матери и жалобно спрашивает: — Что нам теперь делать?
Мама уничижительно смотрит на него.
— Постараться спасти свою жизнь, — отвечает она, обматывая платком свой нефритовый браслет.
— Ты отправишь нас в Лос-Анджелес? — дрожащим голосом спрашивает Мэй.
— Не получится, — отвечаю я. — Я выбросила билеты.
— Я достала их из корзины, — объявляет мама.
Я сжимаю руку сестры. Мне до сих пор не верится, что мама хочет отправить нас в Америку, чтобы решить их с отцом проблемы. С другой стороны, именно так родители в Китае тысячелетиями поступали со своими бесполезными дочерьми — бросали их, продавали, использовали.
Видя страх на наших лицах, мама торопливо объясняет:
— Мы продадим ваши билеты, этого хватит, чтобы нам всем добраться до Гонконга. У нас есть три дня на то, чтобы сесть на корабль. Гонконг — британская колония, японцев там не будет. Если мы поймем, что можно вернуться на материк, мы на пароме или на поезде поедем в Кантон, а оттуда — в Иньбо, откуда родом ваш отец. — Ее нефритовый браслет решительно стучит по столу. — Там Зеленая банда нас не найдет.
Лунные сестры
На следующее утро мы с Мэй отправляемся в офис пароходства Роберта Доллара в надежде обменять наши билеты — из Шанхая в Гонконг, из Гонконга в Сан-Франциско, из Сан-Франциско в Лос-Анджелес — на четыре билета до Гонконга. Нанкин-роуд и ее окрестности все еще перекрыты: рабочие убирают трупы. Но это едва ли не наименьшая из проблем, с которыми предстоит столкнуться городу. Тысячи беженцев прибывают сюда, спасаясь от наступления японцев. Отчаявшиеся родители бросают на улицах умирающих младенцев, и Китайская благотворительная ассоциация организует специальный «детский патруль», в обязанности которого входит подбирать брошенные тела, погружать их на грузовики и сжигать за городом.
Тысячи и тысячи людей прибывают в город. Но другие пытаются его покинуть. Множество наших земляков уезжают в свои родные деревни. Наши знакомые писатели, художники и интеллектуалы вынуждены сделать выбор, который определит их дальнейшую судьбу: отправиться в Чунцин, который Чан Кайши назначил столицей на время войны, или же присоединиться к коммунистам в Юньнани. Самые обеспеченные китайцы и иностранцы садятся на международные пароходы, которые, вызывающе пыхтя, движутся мимо японских военных кораблей, стоящих на якоре у Бунда.
Несколько часов мы проводим в длинной очереди. К пяти часам мы продвигаемся примерно на десять футов и возвращаемся домой, ничего не добившись. Я валюсь с ног, Мэй измождена и подавлена. Папа весь день ходил по знакомым, надеясь занять денег на побег, но кто может позволить себе щедрость по отношению к проигравшему в это неспокойное время? Наше невезение не удивляет троих бандитов, но вряд ли они ему рады. Даже их, кажется, нервирует царящий вокруг хаос.
Ночью дом вздрагивает от взрывов в Чапэе и Хункоу. Пепел смешивается с дымом от детских костров и погребальных костров, в которых японцы сжигают тела своих погибших.
* * *
Утром я встаю, стараясь не потревожить сестру. Вчера она ни на что не жаловалась, но я несколько раз видела, как она, думая, что я не замечаю, терла виски. Вечером она приняла аспирин, и ее тут же стошнило. Видимо, у нее контузия — надеюсь, несильная, но как знать? После всего, что произошло за последние два дня, ей необходимо хотя бы выспаться. Сегодня снова будет тяжелый день — в десять часов хоронят Томми Ху.