Записки на кардиограммах - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Сидоров cтр.№ 42

— Круто, да, Настя? Будет что папеньке рассказать.

— Ты, Че, как знаешь, а я подрываюсь отсюда. Январь отработаю и подрываюсь. Я здесь словно в авангардной постановке участвую, того и гляди, крышу снесет. Театр абсурда: один публично в петлю лезет, праздничную ночь людям портит; другой — при форме! — у всех на глазах валенки с него стаскивает; третий перед любимой девушкой вешается; четвертый для этого комнату снимает у стариков. Пенсионеры за пачку гречи голосуют за кого скажут — уж лучше б в войну немцам служили, честное слово; девчонки за пятьсот рублей в прямом эфире голым задом в таз с клеем садятся; мужики колготки натягивают и кривляются, полные залы собирают. По-моему — края, приплыли. Надо как можно дальше отсюда быть, когда эту Атлантиду накроет.

— И пусть мертвые хоронят своих мертвецов?

— Точно.

* * *

— Ну-ка, подержите его…

— У нищих слуг нет. Мы вас и так два часа ждали, только и делали, что баб с закрытыми глазами к лифту водили. Так что е…тесь сами.

Спустились, вышли.

— Правильно, Вень. Совсем оборзели, мерзавцы, Агапита на них нет.

— Кого нет?

— Петьки Агапова. Был у нас такой, давно, правда. Как подберет ужратого с ментовской ксивой — корку с моста, а тело в пьяную травму на Пионерскую, Не был там?

— Нет.

— Жуткое заведение. Приемник — зверье. Зондеркоманда. Вот он их туда и свозил. А однажды взял одного со стволом — на ногах не держался, гадина. Ствол в Неву, удостоверение в клочья… люто их ненавидел.

— Было за что?

Че кивает. Потом продолжает:

— Я и сам из их обезьянников принципиально народ эвакуирую. Вывожу, как по Дороге жизни. У иных даже на метро денег нет — все отбирают, шакалы.

— Сергей Сергеич тоже однажды вывез, даже до квартиры довел.

— Сергей Сергеич, Настенька, за деньги, а мы бесплатно. Он с тобой потом поделился?

— Не-е-ет… — изумленно.

— И не поделится — жадный. Он у первоклассника деньги может вытащить, был случай. Тому мама на завтрак дала, а доктору как раз на баночку джина не хватало. Ты смотри, Настенька, не водись с ним, он тебя плохому научит. Станешь деньги красть, водку пить и Шнура слушать.

Джексон хмыкает.

— Чего ты, Жень?

— Рецензию тут читал, на последний альбом, так его там на полном серьезе тонким лириком называют, ранимой душой. Хрупкой, бля, как сервиз. О!

Он добавляет громкости и смотрит на нас.

«ПинкФлойд». Wish You Were Неге.

— Базара нет, дружище — исчерпывающе!

* * *

9.00. Все. Отработали. Сейчас истории напишу, отзвонюсь, и домой.

* * *

— Закурить не найдется?

Дед Мороз. Злые и неопохмеленные, они слоняются по приемнику, расстегнув тулупы и сунув в карманы заблеванные казенные бороды.

Я протягиваю ему пачку, там еще остается штук пять.

— Держи. Оставь себе, у меня еще есть.

— Спасибо.

С наслаждением затягивается.

— Чего домой не идешь?

— Не пускают.

— Как это не пускают?

— Пока доктор не выпишет, охрана не выпустит.

— Так вас же больше — собрались в кучу и вышли: только троньте, гады!

— А паспорт?

— Вечером заберешь. На крайняк другой сделаешь. Напишешь заяву: так, мол, и так, прое…ли мой документ в больнице — прошу выдать новый.

— Да ну, париться еще…

— Тогда жди. Глядишь, к полудню и выпишут.

Им даже ссадины не обрабатывали, просто стаскивали, как падаль, в тигрятник, а они выйти боятся. Сидят, плевки терпят.

Ну, вам же сказано — ждите! Врач освободится, придет.

А я бы и в одиночку ушел. Взял бы, к примеру, ведро в смотровой, и на выход.

Стой! Куда?!

А девчонки-сестрички попросили мусор вынести — умаялись за ночь, бедные… И только меня и видели. И пес с ним, с паспортом, что я, по улицам без него не ходил?! А эти… Послал же бог земляков — никто решение принять не способен, не услышат «пассажирам покинуть корабль», так и утонут на хрен!

* * *

— Жень, дай в кассетах поковыряться, а то погрустнело.

«Йес», «Джетро Талл», «Ти Рекс»… О, то что надо! AC/DC, «Дорога в ад».

— Давай на всю катушку.

Хорошо, бодрит. Хандры как не бывало. Мы с Че орем и отбиваем ритм по коленкам.

I gonna highway to hell, та-ра-та-тара-там, high-way tohell!

Джексон улыбается, Настенька форточкой отгородилась, только зря — децибелы все равно пробивают. Я кричу:

— Я однажды ее под аккомпанемент кельтской арфы слышал.

— Чего?

Делаю тише.

— Я говорю — слышал, как эту вещь девушка под кельтскую арфу пела.

— Где?

— В Копенгагене. Я там две недели играл, на Строгете — это улица пешеходная, вроде Арбата. Со всем уличным народом закорешился: эквилибристы, файрмейкеры, музыканты, мимы… Славное время было! Сам играл, других слушал… тусовался, короче.

— Нормально наигрывал?

— Крон триста в день. Сорок евро примерно.

— А ночевал где?

— Где попало. На газоне, в церковном садике, в парке палаточку ставил… Однажды, по обкурке, на ступенях Дворца правосудия заснул, в спальнике.

— Менты не трогали?

— За что? Я ничего противоправного не совершал. Наоборот, спал, никого не трогал. Один только раз меня полицейские разбудили: монинг, плиз сорри, рабочий день начался, сейчас люди на работу пойдут, а вы им проход загораживаете. Вежливо, с улыбкой, не пыром по почкам, как у нас, а легонечко по плечу: тук-тук-тук. Еще и кофе предложил.

— Врешь.

— Век Шенгена не видать!

Джексон завистливо вздыхает:

— Ёханый бабай, это где ж я сорок лет прожил-то, а? Тюрьма народов, блин, милицейское государство.

— Полицейское, ты хотел сказать.

— Милицейское, Феликс. Это гораздо хуже.

— Ничего, Жень, недолго осталось.

— Так ты про кельтскую арфу начал рассказывать…

— А-а. Короче, там пара поляков была: он на гитаре, она на арфе. Как она пела, мужики! Голос — как у Дженис: наждачный, хриплый, прокуренный; сами в фенечках, типа из ролевых игр; сидят, играют, а вокруг народ полукругом. Cry, Baby, Buffalo Soldier, Highway To Hell — врубись, какой саунд был?

— Да-а.