Если столкнешься с собой... - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 74

– Чего-чего?! – угрожающе протянул тот. – При чем здесь твои догмы про виноватых и невиноватых? Да разве кто-нибудь из нас сомневается, что этот подлец виноват и заслуживает, так сказать, самого сурового наказания!

– Ну ладно, начнем с другого конца, – не сдавался Зиленский. – Видишь ли, Том, пока мы имели дело с уличными хамами, с чинушами и начальничками, я был спокоен. Я знал, что мы поступаем в общем-то справедливо, хотя и тогда у меня, как ты помнишь, имелись некоторые сомнения. Но теперь – иное дело. Понимаешь, как бы тебе это лучше объяснить: личная жизнь человека – вещь чрезвычайно тонкая и часто весьма запутанная. Вмешиваться в эту сферу очень опасно… Послушай, Том, а может быть, она, эта несчастная, которую хлещут по физиономии и треплют за волосы, любит своего мучителя. Ведь если бы не любила – давно могла бы бросить этого алкоголика и забрать ребенка. Ведь не в средние века живем! Сейчас закон настолько на стороне матери, что для того чтобы при разводе ребенка оставили за отцом, матери надо быть последней пьянчугой и потаскухой, на которой пробы ставить негде… Значит, все-таки он нужен ей для чего-то, если не только не развелась с ним, но и милицию ни разу не вызвала. Вот ведь в чем проблема, господа! А если ей так нравится!

– Гадости ты какие-то говоришь, – заметил Стас.

– Да, выражения я не подбираю! А жить с таким человеком не гадостно?! – патетически воскликнул Зиленский. – Но она живет и будет жить с ним, пока он либо не бросит пить, либо прибьет ее как следует, так что уж и закону, хочешь не хочешь, придется вмешаться. И, черт меня подери, она имеет на это полное право!

– Что?! Что ты сказал?! – вдруг заорал на него Том. Лицо его перекосилось от бешенства, а сам он спрыгнул с эстрадки и схватил Зиленского за грудки. – Не имеет она права! Слышишь, ты?! Потому что плевать на нее! Пусть он ее хоть до смерти прибьет! А ребенок? Ты о ребенке подумал?! Она-то выбирала и выбирает, а девочке этой маленькой разве кто-нибудь дал выбор?! Ее убивают у тебя на глазах, а ты твердишь нам о каком-то законе! Да он первый не имеет никакого права, твой закон! Потому что потом поздно будет. Вырастет из нее, может быть, преступница, озлобленная, наглая, уверенная в том, что нет в мире никакого права, кроме права сильного и злого. Вот тогда твой закон возьмется наконец за нее, силой станет объяснять ей, что хорошо и что плохо, перевоспитывать, значит… Но разве можно перевоспитать ту, которую уже убили? Только больше ее, понимаешь, озлобят и еще страшнее искалечат! Слышишь, ты, законник?!

– Ты что, Том, рехнулся? – с досадой, но в то же время довольно испуганно произнес Зиленский и попытался освободиться от Тома, но безуспешно. – Я-то здесь при чем?.. Просто так сложилось, по-моему, что в ходе наших разбирательств я беру на себя, так сказать, роль защитника. Мне, собственно, меньше всего хотелось…

– А я здесь с вами не в игрушки играю! – в еще большем озлоблении выкрикнул Том и с силой оттолкнул Олега. – Мы не для того здесь собрались, понимаешь ли, чтобы играть в суды с прокурорами и адвокатами, со всеми твоими «господами» и «римским правом»! Мы начали все это и продолжаем его, потому что, как я понимаю, у всех у нас душа кровью обливается! И если кто-то собирается, значит, корчить из себя, в позу вставать… Хватит! Наигрались уже! И я вам вот что скажу: никогда мы с вами ничего не добьемся и нового человека, о котором так много кричим, не создадим, пока хоть один этот «новый человек», этот «строитель светлого будущего» сидит, забившись в угол, и дрожит в страхе от того настоящего, которое ей, так сказать, уготовили, и еще больше – от того будущего, которое ее ждет! Вот вам моя, неримская догма!

– Мы тогда были в полном замешательстве, – заметил Дмитрий Андреевич. – К темпераменту Тома, к его склонности к гиперболам и неразборчивости в выражениях мы уже привыкли. Но чтобы так неистовствовать и так сокрушать!.. Ну вы понимаете, что я хочу сказать?

Мезенцев замолчал, придав лицу скорбное выражение.

– Нет, не понимаю… Я не понимаю, почему ваша… «банда» распалась, – сказал я.

Дмитрий Андреевич внимательно на меня посмотрел и вдруг виновато улыбнулся.

– Видите ли, далеко не все наши операции проходили так гладко, как я вам рассказывал, – признался он. – Это естественно. Всего невозможно было предусмотреть. Даже Тому. Так, однажды наша жертва не только умудрилась каким-то образом отвязать себя от дерева, но даже догнала нас и ударила Стаса штакетиной по голове, после чего благополучно скрылась; со Стасом, слава богу, обошлось… Случались и иные накладки. И одна из них возникла в последней нашей операции.

Мезенцев беспомощно развел руками, потом продолжал:

– Понимаете, в самом конце операции, когда наш «пациент» уже претерпел все мучения, необходимые для его исцеления, в запертую дверь подвала вдруг тихо постучали. Мы, понятно, замерли от неожиданности. Стук повторился еще и еще, и всякий раз становился все громче и настойчивее. Том сидел с непроницаемым лицом – нервы у него были железные. Но Стас не выдержал. «В конце концов, нам нечего бояться», – сказал он, встал из-за стола и открыл дверь… На пороге стояла девочка. Я не сразу понял, кто она такая, и даже хотел спросить у нее, что ей нужно, как вдруг за моей спиной раздался сдавленный стон. Я обернулся и увидел, что наш пьяница схватился руками за лицо и повалился на бок… Тут я понял, что эта девочка – его дочь. Том рассказывал, что ей десять лет, но на вид ей было не больше восьми.

Да, накладка, – растерянно посмотрел на меня Дмитрий Андреевич. – Но, честное слово, в тот момент я подумал, что Том специально так устроил, чтобы она появилась, в качестве последней точки, что ли… Поэтому я очень удивился, когда девочка вдруг подошла к Стасу и ударила его ножом.

До этого она неподвижно стояла на пороге и молча разглядывала находившихся в помещении, медленно переводя взгляд с одной фигуры на другую. Лицо ее не выражало ничего, кроме какой-то нервной сосредоточенности.

Потом медленно двинулась к отцу, но, поравнявшись со Стасом, вдруг стремительно повернулась к нему и, выхватив из-за спины нож, ударила им Стаса, стараясь попасть как можно выше.

Нож у нее был столовый, гибкий, с закругленным концом, так что, окажись он в руках даже взрослого человека, он бы не причинил Стасу вреда; разве что синяк оставил бы. Но девочка вложила в этот удар все свои силы.

Стас не пошевелился, смотрел на девочку с изумлением и горечью, а та выронила ножик, отскочила назад и, сжав кулаки, зашептала, дергая головой, шмыгая носом и стуча зубами в перерыве между фразами:

– Я сама вас убью!.. Я вам папу не отдам!.. Вы – мерзости… самые вонючие… Вы!..

Слов ей не хватило, и тогда она снова кинулась к Стасу, зубами вцепившись ему в ногу. Стас коротко простонал, закусил губу, зажмурился, но не пошевелился.

Никто из друзей не посмел прийти ему на помощь.

И тут вмешался отец девочки. Он вскочил с пола с проворством, удивительным в его положении, подбежал к дочери и оторвал ее от Стаса. Прижав девочку к себе, он попятился назад, пока не уперся спиной в стену.