Мужчины и женщины существуют - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Каковкин cтр.№ 27

— Женщина, вы гражданка России или Украины, у вас есть регистрация?

— Ладно, сколько вы хотите? — оборвал Хирсанов.

— Мы ничего не хотим, это вы хотите безнаказанно распивать в общественных местах. А мы ничего не хотим. Машина идет, поедем в отделение разбираться.

Хирсанов просчитывал варианты. Можно позвонить в президентскую службу охраны, но это если они не отнимут мобильный телефон, и все равно потом будет зафиксировано происшествие на компьютере федеральной службы. Можно позвонить водителю, чтобы он приехал, помог, но и это опять — сор из избы и быть обязанным, тем более что водитель хоть и свой человек, но, сто процентов, отчеты пишет куда следует. Ехать в отделение можно, но последствия неизвестны, в кармане было двадцать тысяч наличными и кредитная карточка. Хирсанов отозвал в сторону милиционера, которого чуть лучше рассмотрел: рыжеватый, прыщавый, с большими оттопыренными ушами.

— У меня есть только двадцать тысяч, и мы расходимся, — шепотом произнес он. — Это все. Мы погорячились — вы погорячились.

Ушастый ничего не ответил, подошел к напарнику, шепнул ему о сумме, названной Хирсановым. Второй, выдержав длинную театральную паузу, взглядом дал понять, что предложение принимается. Ушастый отвел Хирсанова в сторону и буркнул — “ну”.

Кирилл протянул пачку денег.

Через минуту милиционер вернул удостоверение Хирсанова и сказал по рации:

— Разобрались на месте. Отбой.

— Больше не нарушайте. Это центр все-таки, — по-отечески сказал один из милиционеров, и они растворились в ночной Москве так же быстро, как появились.

На лавочке стояла початая бутылка “Арманьяка”.

Хирсанова колотило от унижения. Такого не было никогда. Он чувствовал и понимал, что за порогом его кабинета, его круга начинается другая страна, он ее знал, анализировал, писал докладные записки, но вот несколько случайных шагов в сторону от привычной колеи и слезы накатываются от обиды и беспомощности. Какие-то нелепые и неверные планы мести возникали у него в голове, но он понимал, что бессмысленно искать этих милиционеров, хотя найти было совсем несложно, достаточно только позвонить, описать внешность, и их разыщут и накажут. Но он, с кем он тут был? Почему в сквере на лавочке? Кто эта женщина… и планы мести отступали.

— Хорошо, что тепло, — сказал Хирсанов, пытаясь сбить свой непрекращающийся поток расчетов вариантов и отыскать хоть что-нибудь хорошее в этой ситуации. — Тепло. Теплая ночь.

— А мне холодно. Иди ко мне. Обними меня, — сказала Людмила.

“Кто эта женщина? Что я с ней делаю? — подумал Хирсанов. — Зачем мне все это нужно? Все эти приключения? Я ее не знаю. Совсем. Какая-то баба с сайта”.

Он взглянул на нее в желтом свете уличных фонарей.

— Иди, — повторила Людмила. — Иди. Я тебя пожалею.

“У нее удивительное лицо”, — подумал Хирсанов и послушно сел рядом.

Людмила обняла Хирсанова, прижала к себе, и почти весь седой, немолодой Хирсанов превратился в маленького обиженного мальчика, которого приласкала взрослая тетя после дворовой драки, и больше ему ничего не надо объяснять, можно только всхлипывать и слушать, что до свадьбы все заживет.

“Мы им еще покажем”, — хотела сказать Тулупова, но не сказала.

— Мы им покажем! — со слезой в голосе говорила Юлия Смирнова, сжимая кулак и потрясая им в воздухе.

Они втроем, Марина Исааковна Шапиро, Юлия Львовна Смирнова и Людмила Тулупова сидели поздним вечером, запершись в заводской библиотеке над большим белым дефицитным тортом с названием “Полет”, сделанным из безе с орехами, и бутылками молдавского коньяка и шампанского.

— Мы им еще покажем, этим мужчинам, пусть только попробуют нас, замечательных красавиц, не любить! Пусть только попробуют!

— Юличка Львовна, не преувеличивай, что мы им можем показать, что они не видели? — сказала Марина Исааковна таким голосом, будто лично присутствовала при передаче Адаму пресловутого яблока.

— Что-нибудь да покажем, — вставила Тулупова.

— Что-нибудь им показывать вообще нельзя, — сказала Шапиро. — Что-нибудь надо беречь.

Каждая из женщин вспомнила о своей любовной истории, они были будто списаны, как школьные типовые контрольные работы, друг у друга. Шапиро — о поэте и художнике Сашке Куперстайне, о своем давнем институтском романе, он жил у нее два с лишним года, ради этого она пошла на разрыв с матерью. Потом все так долго, мучительно заживало, а он исчез в один день без следа, без записки, растаял, как лед на реке, и ничего не осталось. Не видела никогда, не слышала о нем. Вспоминала — да, даже скорее не вспоминала, а постоянно натыкалась, как на неверно вколоченный гвоздь. Копается в бумагах и вдруг его почерком записка: “Машка, “в траве лежал умерший дождь, остекленевшими глазами глядя в небо” [1] — это законченное стихотворение или просто строчка”?

Люда Тулупова который год мучилась с Сергеем Авдеевым и думала о нем постоянно. Ей то хотелось показать, как она его любит, как сильно, как самозабвенно, глубоко, жертвенно, то хотелось ему втолковать, что нельзя так с ней поступать, надо решиться, или он женится, или “уходит на все четыре”, и он соглашался — “хорошо, давай поговорим”, но приходил к ней с бутылкой. Она ее забирала, прятала, готовила вкусную еду, дети уже знали дядю Сережу как маминого жениха и даже, кажется, любили, а он вымаливал сто грамм “к такой закуске полагается…”. Она уступала, и он почти всю бутылку допивал сам, рассказывая до четырех часов утра о перипетиях российской военной истории. О том, что английские самолеты, приходившие в Отечественную по лэндлизу, были совсем не новые, на пределе своего моторесурса, что они уступали “мессершмитам”, а по углу атаки могли эффективно нападать только с высоты вниз. Он показывал это руками, увлекался деталями и высыпал на голову десятки цифр боевых и тактических характеристик. Набарражировав, он засыпал на кухонном диванчике.

Юля Смирнова тоже хотела вспомнить что-то такое, похожее на обиду от них, “от проклятых мужиков”, но вспоминала только своего Мирона с цветами, купленными на последние деньги, его голос, такой приятный баритон, с легкой хрипотцой, и слезы подкатывали к горлу. Но теперь не только слезы, а благодарность Мирону, который послал ей Николая Николаевича. Оттуда, с небес, вот так вот взял и послал, как пиццу с доставкой на дом. Пришла к заместителю министра брать интервью для заводской многотиражки, записала все, как полагается. Он попросил, чтобы, как только будет готово, Юлия Львовна показала ему текст — он привык, чтобы все, что идет за его подписью, было точно выверено. Она прислала с курьером расшифрованное и выправленное интервью. Он узнал ее телефон и позвонил — обсуждал с Юлей чуть ли не каждую строчку. И сказал, когда работа была закончена, что она высокий профессионал, что людей с таким чувством слова он не встречал и что только теперь понял, из каких бесчисленных возможностей языка приходится выбирать. А потом прислал билеты в театр — два билета, сказал, для вас и вашего мужа. Она ответила, что мужа похоронила почти шесть лет назад, и тогда он сказал, что хотел бы пойти с ней, если она не решит взять с собой подругу.