Скиппи умирает - читать онлайн книгу. Автор: Пол Мюррей cтр.№ 22

Стоя на тротуаре на выходе из кинотеатра, она развернула карту города и уже начала выискивать какое-нибудь место, где можно было бы провести следующие часа два, как вдруг мимо промчалось такси и выбило карту у нее из рук. Карта взметнулась в воздух, а потом спланировала прямо на грудь мужчине, который как раз выходил из кинотеатра. Хэлли зарделась от смущения, а потом заметила, что этот мужчина — он в этот момент в замешательстве силился выпутаться из облепившего его двухмерного изображения города, так что казалось, будто он сам как-то вырос из карты, — по-своему привлекателен.

(“Чем именно привлекателен?” — спрашивала ее потом Зефир. “Чем-то ирландским”, — отвечала ей Хэлли; под этими словами она имела в виду целый ряд каких-то трудно определимых черт — бледная кожа, мышиного цвета волосы, общее впечатление нездоровья, — которые, объединившись, непостижимым образом создают мощный романтический эффект.)

Мужчина поглядел направо и налево, а потом увидел ее — ежащуюся от холода на другой стороне мощенной булыжником улицы.

— Это, наверное, ваша, — сказал он, вручая ей неправильно сложенную карту.

— Спасибо, — сказала она. — Извините.

— Я, кажется, видел вас в кинотеатре?

Она неопределенно кивнула, поправляя волосы.

— Я вас заметил, потому что вы там оставались до конца. Большинство людей вскакивают с мест, как только появляются субтитры. Я никогда не мог понять — куда они так торопятся?

— Это понять трудно, — согласилась Хэлли.

— Да, — сказал мужчина, в задумчивости скривив губы. Разговор подошел к своему естественному завершению, и она поняла: он раздумывает — прекратить его на этом, сохранив совершенство формы короткого диалога, или рискнуть нарушить это совершенство, попытавшись продвинуть его на новую стадию; сама она надеялась, что он выберет второй вариант.

— Вы не из Дублина, верно? — спросил он.

— Конечно, раз хожу с картой, — ответила она, а потом, спохватившись, что такой ответ мог показаться колкостью, добавила: — Я из Соединенных Штатов. Родилась я в Калифорнии, но сейчас приехала из Нью-Йорка. А вы?

— Я отсюда, — он махнул рукой на окрестные улицы. — Так что вы искали на карте?

— М-м, — задумалась она. Не желая выдавать невеселую правду — а именно, что она искала там просто какое-нибудь место, какое угодно, — она плотно зажмурила глаза и попыталась вспомнить хоть один из треугольничков на туристической карте Дублина. — Ах да, музей! — Должен же здесь быть музей.

— Ах да, — отозвался он. — Знаете, я там не бывал с тех пор, как он переехал. Но я вам покажу, где музей. Это недалеко.

Он повернулся, жестом пригласив следовать за ним, и она пошла вниз, к причалам, к суматохе грузовиков, автобусных остановок и чаек. Он указал на другой берег, куда-то вверх по течению реки.

— Отсюда до музея полчаса, — сказал он. — Хотя, мне кажется, он скоро уже закроется.

— О!

Хэлли взвесила возможности. Он был ее ровесником и не казался психом; было бы мило побеседовать с кем-то не о доставке пиццы, а о чем-нибудь поинтересней.

— Ну хорошо, а можно где-нибудь неподалеку чего-нибудь выпить?

— В моем городе с этим проблем нет, — ответил он.

Хэлли оставила Нью-Йорк, прежнюю работу и друзей и приехала в Ирландию, не имея четких планов, если не считать желания очутиться в другом месте, да еще смутных представлений о том, что неплохо бы исследовать глубины собственного “я” и написать какой-то еще не задуманный шедевр. Теперь же, сидя в теплом, темном, пропитавшемся запахами хмеля кабачке, она задалась вопросом: а может быть, истинная причина была в том, что ей хотелось влюбиться? Ей опостылела ее прежняя жизнь — а есть ли лучший способ забыть обо всем, чем заняться изучением нового человека? Буквально натолкнуться на кого-то — на незнакомца среди миллионов других незнакомцев, и приступить к открытиям — оказывается, у него есть имя (Говард), возраст (25 лет), профессия (учитель истории) и прошлое (финансы; нечто туманное) — с каждым часом раскрывать его для себя все больше, словно волшебную карманную карту, которую если откроешь, то дальше она будет разворачиваться сама, пока весь пол твоей гостиной не окажется полон таких мест, где ты никогда не бывал.

(“Только будь осторожна, — сказала ей Зефир. — Ты в таких вещах плохо разбираешься”. — “Ну, зачем делать из этого что-то серьезное”, — ответила Хэлли — и не стала упоминать о том, что уже поцеловала его на мосту над какой-то рекой, названия которой даже не знала, а потом они обменялись телефонами и расстались, а потом она еще бродила по лабиринту разнородных улиц, пока не набрела на полицейского, который сообщил ей, где она находится; потому что Хэлли верила в то, что поцелуй — это начало истории — не важно, хорошей ли, плохой ли, длинной или короткой, истории некоего “мы”, а уж если она началась, то нужно проследовать за ней до самого конца.)

В течение следующих недель они снова и снова возвращались в тот кинотеатрик в Темпл-Баре и посмотрели вместе еще много фильмов-катастроф — “Приключение ‘Посейдона’”, “Аэропорт”, “Рой” — и всегда досиживали до самого конца сеанса; потом он вел ее по пьяноватому городу — мимо его ржавеющих, ветшающих прелестей, сквозь дождь. Следуя подсказкам ее путеводителя, они осматривали следы пуль на стенах главпочтамта, заброшенные, на вид будто детские скелеты в катакомбах церкви Святого Михаила, мощи святого Валентина. Пока они так гуляли, Хэлли представляла, как по этим же самым улицам ходил ее прадед, и одновременно мысленно соотносила достопримечательности с теми хмельными байками, которые так любил рассказывать ее отец за рождественским столом; а потом смущенно смеялась над тучными очередями своих соотечественников у генеалогической палатки в Тринити-колледж, где продавались семейные родословные на красивых пергаментных свитках, походившие на университетские степени и как будто бы предоставлявшие покупателю законное место в истории.

Потом, сидя где-нибудь в пабе, Говард просил Хэлли рассказать о ее родине. Похоже, в детстве он смотрел только плохие американские телешоу, а когда она описывала пригород, где выросла, или школу, где училась, глаза его начинали лучиться, как бы встраивая эти новые подробности в ту мифическую страну, что давно жила в компакт-дисках, книжках и фильмах, рядами громоздившихся вокруг его кровати. Хэлли, хоть и понимала, что именно ее иностранность придает ей особую загадочность в его глазах, все-таки пыталась донести до него приземленную правду. “Да там все примерно так же, как здесь”, — говорила ему она. “Нет, не так”, — возражал он серьезным тоном.

Он рассказал ей, что как-то раз думал подать документы на грин-карт и перебраться туда. “В общем, что-то сделать…”

— Ну и? Что потом произошло?

— Да что обычно происходит? Я нашел работу.

Его занесло на престижную должность брокера в Лондоне — занесло, именно так он выразился, а когда Хэлли попыталась оспорить его слова, он заявил, что большинство выпускников Сибрука рано или поздно оказываются где-нибудь в Сити или занимают соответствующее высокое положение в финансовой области или в Дублине, или в Нью-Йорке. “Это что-то вроде целой сети”, — сказал он. Оклады там щедрые, и он до сих пор бы там оставался, ни любя, ни ненавидя свою работу, если бы не катаклизм, который он сам на себя навлек. Катаклизм — это тоже его слово; еще он называл это взрывом и крахом.