— Теперь это этаж для детей, — сказал Валери и нырнул в одну из дверей.
Я последовал за ним и оказался в пыльной комнате, настолько маленькой, что Международная амнистия развернула бы целую кампанию за права человека, если бы какого-нибудь арестанта заставили здесь ночевать. Потолок был таким низким, что Валери пришлось наклониться, чтобы открыть окно. Очень похоже на дома для карликов, которые агенты по недвижимости, желая поиздеваться над плохо знающим язык «иммигрантом», показывали мне, когда я переехал в Париж. Единственное отличие — внушительное семейство плюшевых медведей и старые детские книги (в Париже их не было).
— Прости, это единственная свободная спальня, — сказал Валери. — Если тебе будет тесно, я могу раздобыть комнату в отеле рядом с пляжем.
— Но стратегически тебе лучше остаться в доме, — добавила Элоди. — N’est-ce pas
[78]
, Валери? Пол должен быть здесь, чтобы защитить нашу свадьбу.
— Да, будет хорошо, если ты останешься. — Валери наклонился и смахнул с десяток или вроде того медведей с узкой кровати, так что теперь, в случае крайней необходимости, на ней мог уместиться чрезвычайно гибкий йог.
Он заметил, что я уставился на гору плюшевого меха на полу.
— На каждого ребенка в семье есть по медведю, — проговорил он.
Ничего себе, подумал я. Говорят, кролики быстро размножаются… Да они в сравнение не идут с французскими аристократическими семьями!
— Ладно, мне пора ехать, — объявил Валери.
— Ты уезжаешь? — ужаснулась Элоди.
— Да, в Сен-Тропе. Ну, ты знаешь… — Он сделал заговорщицкое лицо, как будто пытаясь телепатически передать ей некую тайну.
— Именно сейчас? — спросила Элоди.
— Да. Все спланировано. — Валери поцеловал ее в лоб, широко улыбнулся и вышел в коридор. Элоди уставилась ему вслед.
— Важные дела? — спросил я. — Насчет свадьбы?
— Дела — это да. Вот только не свадебные, — проворчала она.
Внезапно я ощутил беспокойство.
— Элоди… — Как бы преподнести это подипломатичнее? — Он ведь не за кокаином поехал?
К черту дипломатию, других слов все равно не подобрать.
— Да, за ним. Не знаю уж, почему он не может подождать до вечера…
Я вспомнил злобный взгляд Кожаного Пиджака, когда он говорил о Валери.
— Твоему жениху следует быть осторожным. Полиция пристально за этим следит, — начал я, и вдруг осознал, что не смогу объяснить, откуда мне так много известно о наркоторговле в Сен-Тропе. — Я слышал, как какие-то люди обсуждали это в Бандоле, — поспешно добавил я. — Они сказали, что некий торговец белым порошком был взят с поличным и теперь поет как канарейка.
— Что? — у Элоди хороший английский, но подобный компот из метафор для нее оказался чересчур.
— Похоже, что полиция в Сен-Тропе метет дилеров и их клиентов, — перевел я. — Валери должен быть осторожен.
Но Элоди отмахнулась от моих предупреждений:
— О нет, это совсем не тот сорт ребят, которых арестовывают в барах. Чтобы посадить дилера Валери, полиции пришлось бы разозлить очень влиятельных людей. Он… как это сказать… крепкий, как крепость? — Она с сомнением посмотрела на мою бесформенную сумку. — Пол, ты должен быстро переодеться. Мы просто обязаны выпить кофе вместе с семьей. Му-Му уже доложила, что ты здесь, и наверняка сказала, что одет как бродяга. Ты должен продемонстрировать им обратное. Ты ведь можешь это сделать?
— Ну, я, конечно, не привез костюм от Пола Смита, но у меня есть с собой рубашка, которую я надевал всего раз десять, — сказал я ей.
— Так переодевайся давай!
— Хорошо. — Я вежливо дожидался, когда она покинет комнату, — не разоблачаться же при ней.
— Давай же, Пол. Нам много чего надо обсудить, а у нас мало времени. Я видела тебя в любом виде, даже без трусов, так что не надо прикидываться застенчивым школьником. Allez!
[79]
Было странно слышать такое от монашки, но я повиновался и принялся искать одежду поприличнее. Наконец в сумке нашлись почти не мятые брюки карго и белая льняная рубашка, которая по замыслу должна была выглядеть артистически помятой. Элоди одобрительно кивнула.
— А теперь расскажи мне о М., — сказала она, когда я разделся. — Как у вас все движется?
— А…
Я прикинулся, что с головой увлечен застегиванием пуговиц, отгоняя от себя эротические картины: М. в ванной, М., разговаривающая по телефону, Леанн в открытом платье, Леанн, читающая мне лекцию на пляже. Как много правды я мог рассказать Элоди? Самый простой ответ: нисколько. Поделиться с ней тайной было равнозначно тому, чтобы открыть свой блог и назвать его «Приглашаем посвятить в свои тайны весь мир».
— Отлично, — бодро ответил я. — Но, знаешь, она не очень-то довольна тем, что я оставил ее одну в Бандоле.
Это было правдой. Я позвонил М. из машины по дороге в Сен-Тропе. Она была в высшей степени подозрительна и заметила, что ей показалось странным, как это я, всю ночь промаявшись животом, умудрился встать с утра пораньше, чтобы успеть на паром. Она сказала, что я ее избегаю. «Не в большей степени, чем ты избегаешь меня, — нашелся я. — Отправилась в Марсель, как только мы прибыли на остров…»
Говоря это, я чувствовал себя паршиво, но уловка удалась: М. подумала, что я всего лишь плачу ей той же монетой. Леанн оказалась права — любые странности в поведении можно объяснить, прикинувшись обиженным партнером. Не деловым, понятно.
— Почему ты не взял ее с собой? — спросила Элоди.
— Не хотел все усложнять. Будет лучше, если я на сто процентов сконцентрируюсь на переговорах по доставке продуктов, не так ли?
— Да, это правда. Ты чего пришел?
Я обернулся и увидел миниатюрную копию Валери, которая материализовалась в дверях и теперь глазела на мои голые ноги. На копии была одежда 1930-х годов: голубая рубашка в клеточку (воротничок туго застегнут у горла) и вельветовые шорты чуть ниже колен, с застежками, предназначавшимися для длинных носков. Прическа — короткий светлый ежик с челкой. Не хватало только повязки со свастикой на рукаве.
— Маман говорит, что они уже заканчивают пить кофе, — сказал мальчик (на вид ему было лет семь), все еще пристально изучая мои ноги.
— Хорошо, мы уже идем. — Не особо церемонясь, Элоди выставила его за дверь. — Это один из младших братьев Валери, — объяснила она, когда он ушел. — Бедный ребенок…
— Поверить не могу, что эта ваша Му-Му произвела на свет такое обширное потомство. С виду она типичная старая дева.
— О нет, Пол. Когда имеешь дело с grandes familles, существует большая разница между тем, чтобы выглядеть совершенно несексуально, и быть не замужем. Для жены даже лучше быть несексуальной. В этом случае муж будет совершенно уверен, что она не спит с дантистом. У Му-Му шестеро детей. Или семеро? Валери — старший, а этот мальчик — младший. Они с мужем настолько католики, что должны заделать ребенка каждый раз, когда занимаются сексом, иначе это грех.