Клуб ракалий - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Коу cтр.№ 13

Она повернулась к Барбаре, надеясь, что та посмеется с ней вместе. Однако новая подруга ее казалась пребывающей где-то далеко-далеко, погруженной в свои мысли.

— Вы не хотели бы пообедать с нами в субботу? — неожиданно для самой себя спросила Шейла.

— Пообедать?

— Ну да. Приходите к нам. Уверена, Бен обрадуется. Он так часто рассказывает о Филипе. У него есть братья или сестры?

— Нет. Филип единственный наш ребенок. — Барбара сглотнула; голос ее, ставший слегка надтреснутым, уже обретал почти нормальное свое звучание. — Это было бы замечательно. Только мне надо сначала поговорить с Сэмом.

Сэм все еще беседовал с Колином и мистером Уорреном, школьным тренером, однако уже не о спорте. Разговор их каким-то образом перешел на политику, и теперь они подтрунивали над незадачливостью правительства Эдварда Хита. Они покачивали головами, рассуждая о скандальном положении, при котором нация оказалась заложницей строптивых, только и знающих, что бастовать, шахтеров, о том, какой это позор — великая некогда страна вынуждена прибегать к мерам, приличным скорее для Восточной Европы или третьего мира: отключению электричества, рационированию бензина, вводу трехдневной рабочей недели. В самом скором времени, 28 февраля, должны были состояться всеобщие выборы, и Сэм Чейз с мистером Уорреном уже приняли для себя решение: Хит должен уйти. Правителем он себя показал никудышным. Колин был в ужасе:

— Вы голосуете за Вильсона? Хотите вернуть назад социалистов? Тогда уж просто вручите шахтерам ключи от рудников, и пусть они сами там управляются.

Мистер Уоррен ответил на это, что будь у него такая возможность, так он проголосовал бы за тори, но только за одного-единственного из них, за человека прямого и честного — Инека Пауэлла. Однако Пауэлл открыто размежевался с партией, протестуя против вхождения Британии в ЕЭС, и на выборах кандидатуру свою не выставил.

— А между тем это человек, к которому стоит прислушиваться, — категорично объявил мистер Уоррен. — Ученый и провидец.

Сэм кивнул:

— И к тому же бирмингемец до мозга костей.

Полчаса спустя, уже возвращаясь в машине домой, Колин Тракаллей все еще продолжал безмолвно кипятиться по поводу этого нового свидетельства неизлечимой безмозглости британского электората. «Вильсон!» — то и дело негромко повторял он, обращаясь наполовину к себе, наполовину к жене, которая, впрочем, его не слышала. Шейла все пыталась понять, отчего Бенжамен, такой, на ее взгляд, смышленый мальчик, производит на учителей впечатление столь незначительное. Размышления эти поглотили ее до того, что она лишь перед самым Лонгбриджем спохватилась и сообщила Колину:

— Да, я пригласила Чейзов пообедать у нас в следующую субботу.

— И отлично, — ответил муж, сказанного ею почти не услышавший.

Когда они уже подъезжали к своей улице, Колину бросилась в глаза непривычная темнота в окнах серых, сонливых домов.

— Опять свет отключили, — горестно вздохнул он. — Поверить не могу, просто не могу, черт возьми, в это поверить.

Вот и Бенжамен, которого они через несколько минут обнаружили в его спальне перелистывающим при свече старые номера «Звуков» в поисках упоминаний о «Генри Кау», тоже не мог в это поверить. Электричество вырубили в 8.45, вскоре после того, как он загнал брата в постель, за четверть часа до начала долгожданного фильма.

День, на который пришелся званый обед, Лоис провела в дурном настроении. В первую за многие недели субботу Малкольм никуда ее не повел, и хоть в оправданиях его ничего несостоятельного найти она не могла (лучший друг Малкольма устраивал этим вечером мальчишник), Лоис тем не менее не преминула надуться и разобидеться. Сиди вот теперь весь вечер за обеденным столом и поддерживай вежливую беседу с двумя совершенно чужими ей людьми, не говоря уж о нескладном, долговязом приятеле брата, неспособном, казалось, оторвать от нее взгляд.

Филип вел себя и впрямь странновато. Дело в том, что он вот уж несколько недель как испытывал легкое увлечение Лоис, а увидев ее в этот вечер — в платье без рукавов и с вырезом, который иначе как низким не назовешь, — и вовсе впал в косное отупение. За столом его усадили напротив нее, отчего груди Лоис, большие, белые, чуть тронутые гусиной кожей, так и маячили перед глазами несчастного. Он сознавал, что неотрывно пялится на них, что губы его влажны, рот приоткрыт, а с лица не сходит выражение хмельной завороженности, однако сделать ничего не мог. Что же до разговора, его способности по этой части, и всегда-то присутствием девушек умалявшиеся, на сей раз и вовсе сошли на нет. Создавалось впечатление, будто он просто-напросто забыл большую часть слов. Простая просьба передать солонку и та приобретала в его устах вид нечленораздельной зауми, а уж попробовать произнести что-то еще он и думать боялся. И оттого они с Лоис погрузились в погребальное молчание, в сравнении с которым происходившее на другом конце стола выглядело едва ли не разгулом.

Колин, что было для него равноценно приступу мотовства, купил к столу не одну, а две бутылки вина «Синяя монахиня». [7] Вдобавок и Чейзы принесли, в виде подарка, то же самое вино, да еще и литровую бутылку, что и создало предпосылки для невоздержанности почти разнузданной. Все это нимало не утешало Филипа, вынужденного ограничиваться оранжадом и неспособного придумать хоть одно вразумительное замечание, с которым он мог бы обратиться к своей визави, погрузившейся ныне в непринужденную беседу с Сэмом Чейзом. Впрочем, вслушавшись в кое-какие их замечания, Филип нащупал наконец возможность вторгнуться в разговор и постарался, как мог, собраться с духом.

— А сколько у вас колец? — спросил он. Лоис уставилась на него. И хоть никто из присутствующих рта отнюдь не закрыл, Филипу почудилось, будто наступило молчание — новое, еще более ледяное и убийственное, чем прежде, и наступило теперь уж бесповоротно. По прошествии нескольких миллиардов лет Лоис переспросила:

— Сколько у меня колец?

Филип, глядевший на нее не моргая, сглотнул. Он неправильно оценил происходящее или недослышал что-то; так или иначе, произошло нечто ужасное, немыслимое. Через несколько секунд Лоис, презрительно тряхнув головой, отвернулась от него, ему же осталось, как и прежде, лишь созерцать бледное великолепие ее грудей в окончательной уже уверенности, что ближе, чем сегодня, ему никогда к ним не подобраться.

(Пол, не упустивший, что было для него характерно, всего случившегося из виду, чуть позже с демоническим ликованием уведомил Филипа, что словом, принятым им за «колец», было «Колдиц» — Сэм и Лоис обсуждали популярный телесериал, носивший это название. Однако к тому времени, когда Филип услышал это объяснение, ему от него было уже ни тепло ни холодно. Лоис явно сочла его дурачком, и больше они не обменялись ни словом — и не просто до конца этого вечера, но, как затем оказалось, во все последующие двадцать девять лет.)