Хоп-хоп, улитка - читать онлайн книгу. Автор: Марта Кетро cтр.№ 22

Правда, ведь здесь никому не нужно объяснять, что наоборот не работает (если у человека есть принципы, это не значит, что он обязательно глуп)?

«Размер, размер»… идеальный член должен помещаться в ящичке прикроватного столика.

Кошка моя, сука стерилизованная, напала на кота, доверчиво развалившегося на спине, и стала выгрызать ему горло, а он, вместо того чтобы отбиваться, попытался вылизать ее злобно прижатые уши.

Нам пообещали «последний теплый день в году», поэтому на глазах у изумленной подруги я стремительно нажралась с горя белым крепленым мускатом. Только вылезла из ванной к ее приходу и не успела даже высохнуть, как уже окосела. Мельком увидела себя в зеркале — пьяный загорелый ангел в полотенце заплетающимся языком вопрошает: «Ты что, и в эволюцию не веришь, и что, и Дарвин тебе не авторитет??!» (Вечно у нас философские диалоги по утрам.) Потом попыталась надеть тельняшку и выйти в город, но она меня отговорила. А я чувствовала себя пьяным матросом. Таким же «матросиком», каким Киса Воробьянинов был «солдатиком» в последней серии «12 стульев», когда пришел в ДК железнодорожников и сел на свой стул, а рядом сторож рассказывал историю сокровищ и мельком заметил: «Встань-ка, солдатик». Похмельный, с дикими глазами, в пальто на голое тело и только что перерезавший горло Остапу. Такой же и я матросик. Сказала об этом подруге, а она ответила, что это и есть — свобода.

Долго возмущалась лицемерием ворда, который якобы не знает слова «гашиш», пока не сообразила, что у меня оно с мягким знаком: «что делаешь?» — «гашишь».

Мои каноны красоты заметно мягче, чем в «Легком дыхании»: у прекрасной женщины лицо должно быть как луна, а задница — как солнце.

Как раз вчера думала, что каждому человеку необходимы уроки боли. Причем учителя он выбирает себе сам. Трудно просто так вторгнуться в чужую жизнь и причинить кому-то боль. Гораздо чаще получается, что человек сам начинает бродить за тобой, подсовывая плеть или банку с вазелином, и, пока его хорошенько не «накажешь», с тебя не слезет.

Самое печальное, что я знаю о жизни, заключается в том, что любимое существо нельзя заставить поступать по-твоему. Я же точно знаю, как нужно делать, чтобы все было хорошо. И говорю ему: «Давай! Делай так, и все будет классно, обещаю». А он берет и делает по-своему. А если удается заставить, то это уже не любовь.

Все, что возможно, это временное совпадение целей и, как результат, недолгое совместное движение в одну сторону.

Смысл общения уходит очень быстро, потому что вдруг становится неинтересно: когда, углубляясь друг в друга, вы добираетесь до каких-то взаимных противоречий, которые ни обойти, ни преодолеть; когда твоя шкала предпочтений изменяется и человек по ней сдвигается вниз — ниже случайных знакомых, ниже мелких развлечений и сиюминутных прихотей; и когда ты опускаешься по его шкале, это тоже диалогу не способствует. На мой взгляд, поводов НЕ общаться гораздо больше, чем общаться.

Когда смотришь на зеленый газон сквозь подсвеченные солнцем рыжие волосы, падающие на лицо, то всю дорогу до метро можно думать о лисятах, играющих на майском лугу. Тем более соседские кошки любят валяться там большими компаниями и котята перепрыгивают через подросшие стебли травы.

Ангел: босые пятки, крылья посеребрены. Стоит у меня на столе, подарок от подмосковного монастыря, предмет, вызывающий оторопь. Ростом приблизительно с «Кэмэл» без фильтра, если, конечно, ангелов допустимо измерять такими вещами. Маленькая попка, подробные пяточки, носик сплетницы и абсолютно лицемерное выражение глаз и губ. Но при этом ангел, это очевидно, неприлично трогательный именно вопреки, а не потому что. Он лежал в пакетике из такой штуки, в которую обычно заворачивают всякую хрупкую электронику — с круглыми воздушными пупырышками, ими можно щелкать. То есть не то чтобы можно, а иначе нельзя — все делают это. И этот пакетик был неисщелкан! Вот что значит — вещь из монастыря! Нужна определенная степень аскетизма, чтобы осознать это маленькое, но до сладострастия острое удовольствие и не позволить его себе.

В половине второго ночи посреди дороги он ударил пакет оземь и пошел, и мои сливки растеклись по асфальту, а бутылка с пепси-лайт укатилась. И я сказала: «Если ты не вернешься, я уйду», а он сказал «уходи» (если честно, он сказал «иди в задницу», но это звучит так ужасно, что лучше бы он просто сказал «уходи»).

А меня, меня-то выгнали из дома.

Я рассказывала таксисту о том, что раньше мы часто уезжали кататься по вечерам — родители, сестра и я, — километров за сто, например, на Киржач, покупали там большие пряники, пили чай в кафе «Теремок» и возвращались. И всю дорогу у нас играла вот эта музыка, та же, что и сейчас у него, — Африк Симон, и мы все ждали, когда будет то место, где слышно, как он улыбается, — дожидались и говорили друг другу: «Вот, вот здесь он улыбнулся». И таксист тоже дождался и сказал — вот, вот здесь.

А меня, меня-то выгнали из дома.

Он спросил — из-за чего поругались-то, а я сказала: потому что утром я слишком много отрезала от молочного пакета, он любит, чтобы дырочка была маленькая, от этого тонкая струйка и пена взбивается, когда льешь в кофе, а я отрезала много, и молоко расплескалось, когда он открыл холодильник. И таксист сказал «ну и ну», но все равно взял триста рублей.

А меня, меня-то выгнали из дома.

И я говорила подруге: хочу пожаловаться мужчине, какому-нибудь мужчине, на самом деле ему же и хочу пожаловаться, потому что давно привыкла со всеми горестями приходить к нему, и стокгольмский синдром налицо, и как Лолита — помнишь, «но посреди ночи она, рыдая, перешла ко мне и мы тихонько с ней помирились. Ей, понимаете ли, совершенно было не к кому больше пойти». А она сказала — напиши об этом.

А меня, меня-то выгнали из дома.

А теперь он шлет смс с извинениями, жаль, я точно знаю, что у него плохо с ч/ю, как, впрочем, и с в/о, а то бы решила, что он вспомнил летчика из «Ассы»: «простите, был нетрезв», прости, был не прав, прости, был груб — тот же уровень раскаяния. Был усталый и голодный, не сдержался, и поэтому надо было мой ужин по асфальту размазать, а если бы у него голова заболела, то он бы меня по голове стукнул?

А меня, меня-то выгнали из дома.

И подруга сказала: «Приходи, если что», и другая сказала «приходи», и третья сказала: «Если я что-нибудь могу для тебя сделать…».

А меня, меня-то выгнали из дома.

Даже не знаю, с чего начать.

Например: вообще-то я «числюсь». В родном городке есть на улице Лесной прачечная, где я числюсь, — прачкой, разумеется. Папе так спокойнее, чтобы трудовая книжка и стаж. Но никогда и никому не могло привидеться в самом страшном сне, что я таки буду работать прачкой на Лесной.