Земля под ее ногами - читать онлайн книгу. Автор: Салман Рушди cтр.№ 51

Лицо Пилу омрачилось.

— Если бы я был царем из времен великих героев, — сказал он, — я бы предложил сыграть еще раз. Выиграете — и вы ничего не должны. Проиграете — и я получаю вашу супругу. — Он улыбнулся. Его зубы блеснули в свете лампы. — Но я человек простой. С меня хватит вашей чести и вашего дома. Кроме того, миссис Мерчант согласилась назначить мистера Сисодию управляющим вашим кинотеатром. Мы должны восстановить фискальную дисциплину в наших отношениях. Кино — это вторая страсть Сисодии, но первая — деньги.

В. В. Мерчант поднялся.

— Я не дам своего согласия, — сказал он, как обычно, кротко. — А теперь убирайтесь.

Амир тоже поднялась, но совсем по-другому.

— Что значит «убирайтесь»?! — закричала она. — Мы что, должны потерять всё — всё, что я построила?! Должны разориться из-за твоей слабости? Потерять кинотеатр, контроль над компанией, потерять возможность самого выгодного вложения за последние двадцать лет и жить в бедности, пока нам не придется все равно продать этот дом, чтобы не умереть с голоду? Ты этого хочешь?

— Извини, — сказал В. В. Мерчант, — но я не подпишу.

Где-то должно быть лучшее место. Самая гибельная идея! Пилу Дудхвала был единственным из нас, кто принимал эту жизнь такой, как она есть, — как данность. Он не растрачивал свою энергию на безумные утопические мечты. И совершенно естественно, что вышел победителем. Наши судьбы оказались в его власти, лежали у его ног. Иначе и быть не могло.

Пилу не только перерезал своих коз. Ему удалось убить не одного жирного тельца в разных сферах жизни. Моя судьба повела меня иной дорогой, но я никогда не забуду урока, преподанного им моему отцу, — урока, который преподала мне постигшая моих родителей катастрофа, пока в другом месте Бомбея Вина и Ормус без устали занимались любовью.

Есть только то, что есть.

Весь вечер и всю ночь мои родители вели войну. Я лежал без сна в своей комнате, уставясь в пространство немигающим взглядом, словно ящерица, и слушал этот поединок разбитых сердец. На рассвете отец лег, но Амир продолжала кружить по гостиной, как ложка, которой мешают в кастрюле, намешивая самое ядовитое на свете варево — гнев, вскипающий в теле, когда в нем агонизирует любовь. А потом появились Вина с Ормусом, и одержимая гневом Амир накинулась на свою подопечную.

Я не могу, не нарушив приличий, привести здесь оскорбления, вылитые матерью на обоих любовников, но в первую очередь на Вину. Она кричала на нее три часа и двадцать одну минуту без передышки, выплескивая все, что предназначалось Виви. Закончив, она, пошатываясь, вышла из дома, опустошенная, и рухнула в свой любимый старый «паккард». Он рванулся с места, словно лошадь, которая понесла. Минуту спустя появился мой отец с вытянувшимся лицом, нетвердой походкой направился к «бьюику» и умчался в противоположном направлении, с таким риском ведя машину, что я всерьез опасался за его жизнь. Но никто из них не ушел от своей судьбы, попав в случайную аварию. Ведь прежде чем покинуть дом, они уже испытали почти полное крушение.

Оскорбления необъяснимы. То, что постороннему наблюдателю покажется самым жестоким и уничтожающим оскорблением — шлюха! потаскуха! уличная девка! — может совсем не задеть его адресата, в то время как явно менее оскорбительные слова — Слава богу, что ты не мой ребенок! — могут пронзить крепчайшую броню и попасть прямо в сердце. Я не привожу исчерпывающего перечня всего сказанного матерью еще и потому, что мне трудно судить, подействовала на Вину та фраза или эта, тот удар или этот упрек. Что именно — сами слова или едкость этого злобного выпада — оставило и Амир, и Вину физически истощенными, подобно борцам, обессиленным и замершим в изнеможении?

Вина Апсара, молодая девушка, слишком много повидавшая, чья вера в людей была серьезно подорвана, за годы жизни на вилле «Фракия» постепенно позволила себе поверить, что у нее под ногами появилась твердая почва — наша любовь. Наша и Ормуса. Поэтому она, со своей стороны, влюбилась не только в нас, но и в то, что нас волновало, в наш город и нашу страну, к которым — как она почти уже поверила — она могла бы принадлежать. И то, что совершила в тот день моя мать, выдернуло исфаханский ковер из-под ее веры в саму любовь, обнажив под ногами пропасть.

Вина стояла, лишь наполовину сознавая происходящее, выставив перед собой ладони, глядя вопросительно и не ожидая ответа, как выживший во время резни смотрит в глаза смерти. Ормус взял ее лицо в свои ладони. Она очень медленно высвободилась и подалась назад. В тот момент его огромная любовь, должно быть, показалась ей огромной ловушкой. Попасть в нее — означало быть полностью уничтоженной в какой-то момент в будущем, когда он повернется к ней с презрительной усмешкой и ненавистью в голосе. Больше я не рискую, было написано на ее лице. С этим покончено навсегда.

Три дня спустя вилла «Фракия», прекрасный дом моего детства, сгорела дотла. И кто бы ни был в этом замешан, он постарался избежать человеческих жертв. За домом несомненно наблюдали, пока не убедились, что он опустел, после чего его подожгли со знанием дела. Один за другим, мы вернулись и собрались на променаде, стоя с поникшими головами, а вокруг падал черный снег.

Не вернулась только Вина Апсара.

Надеюсь, вы простите мне ком в горле в момент прощания с виллой «Фракия». Это была одна из небольших вилл-бунгало на старом эдвардианском Кафф-парейд. Но и семья наша была невелика, так что она нас вполне устраивала. Ее фасад представлял собой фахверк, обрамлявший створчатые окна. Остальные три стены были из кирпича, местами отделаны камнем. Над окнами — фронтоны из красной черепицы. Такой же фронтон над входной дверью формировал маленький портик. Наверху, по центру, была самая заметная деталь — несколько помпезная или, скажем так, самоуверенная четырехугольная башенка в стиле неоклассицизма, с пилястрами; завершалось все это куполом из зеленой керамической плитки и довольно-таки хвастливым мини-шпилем. В этом затейливом верхнем помещении была спальня, которую занимали мои родители на протяжении многих лет своего счастливого брака. «Все равно что спать на колокольне». — говаривала мать, а отец неизменно отвечал, пожимая ей руку: «А красавица, которая живет в этой башне, — это ты, моя милая».

Все улетучилось с дымом. Лишенные имущества, воспоминаний и счастья, мы ощущали прикосновение к своим щекам падающего пепла как прощальную ласку нашего дома. Очевидцы пожара говорили, что сам огонь полюбил умирающий дом и так крепко обнял его, что на несколько мгновений вилла «Фракия» казалась воссозданной охватившим ее пламенем. Затем дым — черный, бесчувственный дым — взял свое, разрушив эту иллюзию, и всё скрыла тьма.

Разрушение дома вашего детства — будь то вилла или город — это как смерть кого-то из родителей: это сиротство. На месте давно позабытой кремации, как надгробие, стоит небоскреб. Город надгробий стоит на кладбище, где похоронено прошлое.

Там, где когда-то стоял «Дил Хуш» [96] — роскошный трехэтажный особняк Долли Каламанджа на Ридж-роуд, Малабар-хилл, — шедевр ушедшего в прошлое архитектурного стиля, полный света, со множеством крытых галерей и веранд, с отделанными мрамором залами и второпях приобретенной коллекцией картин Соузы, Зогойби и Хусейна, а главное — со своими тропическими садами, что могли по праву гордиться старейшими в городе тамариндами, джек-фрутами [97] и платанами и прекраснейшими образцами бугенвиллеи, — вы не найдете теперь ни деревьев, ни вьюнов, ни пространства, ни великолепия. Похожий на ракету, присевшую на корточки на своем пусковом столе, небоскреб «Эверест Вилас» заполонил всю эту территорию своим серым, линялым цементом и явно не собирается в ближайшее время ее освобождать. «Эверест Вилас» — двадцать девять этажей в высоту, но, по счастью, мне не нужно рассказывать их историй. Всякий раз, когда я смотрю на Ридж-роуд, я вижу там призрак прошлого. «Дил Хуш» жив, так же как в тот день, когда сгорела вилла «Фракия» и Долли любезно предложила нам временное убежище под пологой крышей своего дома.