Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 91

— Куда мы направляемся? — негромко спрашивает Конфетка.

Кеб уже миновал все места, какие могли быть на уме у Уильяма, когда он велел ей (вещь небывалая!) одеться для «небольшой прогулки». Поначалу Конфетка решила, что он задумал навестить «Камелек» — по причинам свойства сентиментального; в последнее время Уильям был так приторно чувствителен и все предавался воспоминаниям о первой их встрече, как будто они знакомы уже многие годы. Но нет, увидев ожидавший их кеб, Конфетка поняла, что в «Камелек» они не отправятся. А к этой минуте кеб проехал мимо всех лучших пабов и ресторанчиков и повернул на дорогу совсем непривычную, ведущую к парку Кремон.

— Мое дело знать, — ласково поддразнивает ее Уильям и гладит в сумраке по плечу, — а твое догадываться.

Розыгрыши и тайны любого рода Конфетке ненавистны.

— Как интересно! — шепчет она и прижимается носом к стеклу.

Детское любопытство ее кажется Уильяму очаровательным, — оно составляет приятнейшую противоположность тому, как вела себя в тот день, когда он впервые вез ее в их новый дом, только что ставшая его женой Агнес. Агнес всю дорогу оглядывалась назад, как он ни упрашивал ее не делать этого; Конфетка смотрит вперед с нескрываемым предвкушением новизны. Агнес вела себя до того неприятно (дрожала и хныкала), что ему захотелось вышибить из нее дух и не приводить в чувство, пока он не водворит ее в новый дом; Конфетку же ему хочется усадить прямо здесь, в экипаже, к себе на колени, чтобы колебания кеба, несущегося по тряской дороге, помогли ей прокатиться верхом на его колом стоящем конце. Однако Уильям лишь поглаживает ее по плечу, ничего больше: сегодня произойдет важнейшее в ее жизни — в их жизнях — событие, и не нужно его портить.

Между тем Конфетка сидит, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами. Уж не везет ли ее Уильям к себе в Ноттинг-Хилл? Нет, вместо того, чтобы ехать прямо, они поворотили направо, на Эдгвар-роуд. Или он решил завезти ее в некое уединенное место за городом, а там убить и закопать труп? В романе своем она описала столько подобных убийств, что такая возможность представляется ей вполне реальной — и разве проститутки не гибнут то и дело от рук своих мужчин? Да вот, по словам Эми, всего лишь на прошлой неделе в Хампстед-Хит обнаружили обезглавленное тело женщины, которую кто-то «попортил» перед тем, как убить…

Впрочем, искоса взглянув на Рэкхэма, Конфетка успокаивается: он весь так и светится от вожделения и самодовольства. И она снова поворачивается к стеклу, приближая губы к созданному ее дыханием ширящемуся туманному пятну.

Поездка завершается, Конфетка выходит из кеба в темном тупичке, застроенном совсем новыми домами с неотличимыми один от другого фасадами. Слабый свет фонарей заслоняет чета грузных, величавых деревьев, ветвям которых присуща готическая замысловатость. Громыхание кеба стихает вдали, на тупичок снисходит кладбищенское безмолвие, и ведомая за руку Конфетка поднимается на непроглядно темное крыльцо одного из этих непривычных новых домов.

Рядом с собой она различает в темноте смутную фигуру Уильяма Рэкхэма, слышит звуки его дыхания и шуршание своих юбок, которые он задевает, отыскивая замочную скважину. Как же здесь, наверное, тихо, если ей удается расслышать все это! И что это за место, воздух которого столь пуст? Внезапно ею овладевает незнакомое, но мощное чувство. Сердце Конфетки гулко бьется, ноги ослабевают, она начинает дрожать — почти так, как если бы ее все же надумали убить. Вспыхивает, издавая треск разрываемой ткани, шведская спичка, Конфетка видит освещенное сернистым пламенем лицо склоняющегося, чтобы отпереть замок, Уильяма. И этот усатый господин кажется ей решительно незнакомым.

«Он изменяет всю мою жизнь, — думает Конфетка, пока поворачивается ключ и распахивается дверь. — Моя жизнь подброшена в воздух, точно монета».

Уильям зажигает в прихожей лампу и просит Конфетку постоять немного под ней, а сам торопливо обходит темные комнаты, зажигая лампы и в них. Затем он возвращается и нежно берет ее под руку.

— Это, — произносит он, театрально выставляя перед собой свободную руку, — твое. Все это.

На миг в прихожей воцаряются безмолвие и неподвижность — подобие tableau vivant, образуемой мужчиной, женщиной и вазой с красными розами.

Затем: «О, Уильям! — восклицает ошеломленная Конфетка, когда Рэкхэм вводит ее в гостиную. — О, Боже!». На всем пути сюда она приготовлялась к тому, что ей придется ломать, каким бы ни оказался маленький сюрприз Уильяма, комедию, однако теперь необходимость в актерстве отпадает, Конфетку и впрямь пошатывает от изумления.

— Ты дрожишь, — отмечает он, беря, дабы засвидетельствовать это явление, ее ладонь в свои. — Почему ты дрожишь?

— О, Уильям! — глаза, которые она переводит с роскошной комнаты на него и обратно, влажны. — О, Уильям!

Поначалу эти изъявления благодарности застают его врасплох, он даже сомневается в искренности их — даром, что в искренности проявлений ее страсти к нему не сомневался никогда. Однако, едва поняв, что Конфетка и вправду поражена, он преисполняется гордости за себя, сумевшего вызвать этот всплеск упоения. Ему начинает казаться, что Конфетка может, того и гляди, упасть в обморок, и потому Уильям берет ее за плечи и разворачивает лицом к себе. Быстро развязав узел, которым стянута под ее подбородком шелковая лента, Уильям снимает с Конфетки шляпу и вытаскивает булавки из ее волос, и золотисто-охряные локоны Конфетки осыпаются, подобно вытряхиваемой из корзины только что настриженной шерсти. У него щемит сердце: ах, если бы это мгновение длилось вечно!

— Ну что? — лукаво осведомляется он. — Не желаешь ли ты осмотреть свой новый дом?

— О да! — восклицает девушка и отпрыгивает от него. Сияя улыбкой, он наблюдает, как Конфетка обходит, пританцовывая, гостиную, как осваивается с нею, как утверждает свои права на ту или иную вещь либо поверхность, касаясь их ладонью, как вылетает в дверь, ведущую в смежную комнату. И не может не вспомнить при этом об Агнес, в первый раз обходившей дом на Чепстоу-Виллас, — она смахивала на больную, вздорную девочку, остававшуюся слепой ко всему, не замечавшую ни единого из сделанных им приготовлений.

— Надеюсь, я подумал обо всем, — негромко говорит он Конфетке на ухо, подойдя к ней, зачарованно стоящей у письменного стола кабинета. Она оцепенело принимает его поцелуи, не отрывая взгляда от своего отражения в полированном дереве столешницы.

— А это что за комната? — спрашивает она. Уильям ласково проводит бородой по ее шее:

— Швейная, гардеробная, кабинет — все, что захочешь. Я не стал обставлять ее полностью, думал, что тебе захочется перенести сюда одну-две вещи из твоей прежней комнаты в доме миссис Кастауэй.

— Она знает?

— Конечно, знает. Я обо всем с ней договорился.

Лицо Конфетки белеет. Кошмарное видение внезапно является ей: видение поднимающейся по лестнице в ее комнату старухи в кроваво-красном платье; видение отворяемой дверки буфета, за которой белеет рукопись «Падения и возвышения Конфетки». Нельзя допустить, чтобы миссис Кастауэй хотя бы коснулась этих страниц! На них Мадам, названной «миссис Джеттисон», предъявляются обвинения во многих, многих грехах, из коих главный — насилие, совершенное над ее невинной дочерью, неустрашимой героиней романа.