Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 176

У нее такой же голос, как у Агнес, только мягче и не так хорошо модулирован — скорее печальный колокольчик, чем гобой д'амур.

— В церкви, — подсказывает Конфетка, — я посмотрела на вас, и вы ответили мне взглядом.

(Произнося эти слова, она чувствует, как неубедительно они звучат.) Софи прикусывает нижнюю губу. Няня сто раз говорила, что в церкви надо быть повнимательнее, и вот расплата!

— Не помню, мисс.

Это сказано с детским отчаянием, с предчувствием дурацкого колпака.

— Неважно, неважно, — говорит Конфетка и поднимается с колен. Теперь, когда обе стоят во весь рост, Конфетке бросается в глаза разница в росте: Софи едва достает головой ей до пояса.

— Ну, хорошо, — продолжает Конфетка — совершая вторую ошибку. — Я так рада, что Беатриса уехала, а вы?

Она надеется, что ей удается выдерживать шутливо заговорщицкий тон, каким ребенок, быть может, говорит обычно с ребенком.

Софи поднимает глаза — ну и дистанция между их лицами! — и умоляет:

— Я не знаю, мисс.

Ее лобик наморщен тревогой, маленькие ручки плотно стиснуты перед юбками, и этот странный новый мир, — теперь, когда она совсем проснулась, оказывается опасным местом.

Что делать? Что делать? Выуживая из памяти, из уймы прочитанных книг, — все, что припоминается на детскую тему, Конфетка спрашивает:

— У вас есть кукла?

Бездарный вопрос, думает она, но он неожиданно зажигает огонек в глазах Софи.

— В детской, мисс.

— В детской?

Конфетка вдруг вспоминает, что даже не побывала там. Места, где ей предстоит учить Софи, она еще не видела! Конечно, детская не раз фигурировала в лекции Беатрисы о правильном присмотре за Рэкхэмовым ребенком, но вышло так, что Беатриса покинула дом, даже не показав гувернантке номещение, которое «теперь, я полагаю, будет называться классной комнатой». Может, и показала бы, если б Конфетка не заторопила ее напоминанием о поезде.

— Так отведите меня туда, — говорит Конфетка, после секундного колебания, протягивая ей руку.

Возьмется она за руку? К огромному облегчению Конфетки, Софи берет ее за руку.

Первое прикосновение теплых детских пальцев вызывает у Конфетки чувство, на которое она никогда бы не сочла себя способной: волнение плоти, сошедшейся с незнакомой плотью. Она, облапанная тысячами чужих рук, ставшая нечувствительной ко всему, кроме уж самых грубых вторжений, теперь ощущает трепет, почти потрясение; и вместе с потрясением приходит стыдливость. Как же грубы ее собственные пальцы в сравнении с девочкиными! А Софи, ей не противна потрескавшаяся и загрубелая Конфеткина кожа? Насколько плотно или свободно должны смыкаться их руки? И кто решит, когда разжать их?

— Вы будете показывать дорогу, — говорит Конфетка, когда они выходят из спальни.

Дом Рэкхэмов опять кажется пустым — словно это не дом, а затихший большой магазин, где есть часы, зеркала, лампы, картины и разнообразные обои. Детская прячется в самом хвосте площадки в форме «L», и по пути к ней Конфетка и Софи проходят мимо нескольких затворенных дверей.

— Это комната, где папа думает, — шепчет Софи, не ожидая вопроса.

— А следующая?

— Не знаю, мисс.

— А первая дверь, которую мы миновали?

— Там живет мама.

Детская выглядит вполне приятно, по крайней мере, по контрасту со спальней Софи. Довольно большая комната, с большим окном, с разными застекленными шкафчиками и одежными сундуками, с письменным столиком и множеством игрушек — у Конфетки никогда не было так много игрушек. Раскрашенные деревянные животные для Ноева ковчега (самого ковчега не видно), поодаль грубо сделанный, но довольно большой кукольный домик с кукольной мебелью внутри. В углу деревянная лошадка с седлом ручной вязки, стопка ярких корзинок с вещицами, настолько мелкими, что их трудно рассмотреть. Тускло-зеленая грифельная доска, еще не тронутая мелом, уже стоит в готовности на четырех деревянных ножках — специально купленная для этой новой главы в жизни Софи Рэкхэм.

— А где ваша кукла?

Софи открывает сундук и достает дряблую тряпичную куклу с черной головой — ухмыляющегося негритенка, на потертой матерчатой груди которого вышито слово «Твинингс». Уродлив — дальше некуда, но Софи обращается с ним нежно и чуть печально, будто соглашаясь, что он не такой живой, как ей хотелось бы думать.

— Мне подарил его дедушка, — поясняет Софи, — он должен сидеть на слоне, но там еще был чай.

Конфетка с минуту обдумывает это, но решает пока не вникать.

— Почему вы держите его в сундуке? — спрашивает она. — Вам не хочется уложить его в постель?

— Няня сказала, что нельзя держать вонючую старую куклу в моей хорошей, чистой комнате, мисс, — нотка огорчения слышится в ее стоическом ответе. — И когда он здесь, она не хочет видеть его черное лицо.

Вот она, возможность исправить свои ошибки, которой дожидалась Конфетка.

— Но в сундуке, наверное, темно и страшно, — протестует она. — К тому же ему там одиноко!

Глаза Софи делаются еще больше; она колеблется, почти готовая поверить. Но говорит:

— Я не знаю, мисс.

Конфетка опять опускается на колени, делая вид, что желает получше рассмотреть куклу, на самом же деле, чтобы Софи могла увидеть выражение ее лица.

— Мы найдем лучшее применение этому сундуку, — говорит она, помогая пристроить негритенка в сгибе девочкиной руки. — А как его зовут?

Опять загадка.

— Не знаю, мисс. Дедушка не говорил.

— Но как вы его называете?

— Я не зову его по имени, мисс.

Софи прикусывает губу на случай, если подобная невежливость, даже по отношению к кукле из фаянса и тряпок, заслуживает наказания.

— Я считаю, вы должны дать ему имя, — заявляет Конфетка. — Красивое английское имя. И отныне он может жить в вашей комнате.

Софи с минутку смотрит на нее с недоверием, но когда удивительная новая гувернантка кивает в подтверждение своих слов, девочка судорожно вздыхает и вскрикивает:

— Спасибо, мисс!

И не такая уж она дурнушка, когда радуется.

Пока Софи показывает мисс Конфетт одно за другим чудеса своей детской, в нескольких кварталах отсюда Эммелин Фокс сидит на ступеньке лестницы, переводя дух перед тем, как продолжить путь наверх. Она сегодня довольно много сделала — для женщины, которая еще не совсем поправилась, — и по-своему блаженствует, уткнувшись головой в ковровую впадину ступеньки, дышит в тишине.

Свистит ли еще в дыхательном горле? Совсем чуть-чуть. Но она вырвалась из челюстей Сами-Знаете-Чего, как выразилась миссис Рэкхэм. Как сладко, но и как утомительно испытывать боль изнеможения в ногах, чувствовать лопатками жесткий край ступеньки и пульсацию крови в висках. Ей еще на некоторое время даровано это тело, этот скудный сосуд из костей и сухожилий, и дай Бог бережно им пользоваться.