Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 136

— Да что с вами такое? — отчаянно вскрикивает Конфетка. Теперь уж в любую секунду любой завсегдатай темных закоулков может обнаружить укрывшуюся во мраке Агнес; любой охотник до ожерелий и серебряных медальонов может перерезать ей горло! — Ваш плащ, это же дешевая старая хлопчатка, на Петтикоут-лейн можно в любой божий день купить одежду получше!

— Верно, мэм, верно, — с мольбой отвечает эта заезженная рабочая лошадь, одной рукой сжимая на горле свой плащ. — Да только нынче такая холодина, а у меня под плащом всего и есть что тонкое платьишко, я ж измерзну вся.

— Господи-Боже, — шипит Конфетка с почти истерическим нетерпением, ибо в воображении ее голову Агнес уже отпиливают зазубренным ножом и кровь хлещет из шеи несчастной. — Десять шиллингов! Посмотрите!

И она сует ладонь под самый нос женщины, показывая ей сверкающие новенькие монеты.

Еще мгновение, и обмен совершается. Торговка клубникой получает деньги, Конфетка избавляет ее от плаща, под которым обнаруживаются голые предплечья, просвечивающая от ветхости юбка и пухлый, обвислый лиф платья в подсохших пятнах грудного молока. И добавляет к сделке, хоть и с запозданием, гримасу отвращения. Не произнеся больше ни слова, прижав сложенный плат, к собственному скромному, обтянутому бархатом бюсту, Конфетка возвращается в проулок.

Агнес стоит в точности на том месте, где Конфетка ее оставила; похоже, она за это время не шевельнула ни единым мускулом, словно на нее наслала полную неподвижность волшебница из сказки. Когда ее ангел-хранитель — высокая, почти мужская фшура, из чьей груди исходит загадочный бледный свет, — приближается к ней, Агнес послушно, без напоминания, отворачивается. Крысы, сновавшие вокруг ее юбки, испуганно прыскают в темноту.

— Я кое-что принесла вам, — говорит Конфетка, подходя к Агнес сбоку. — Стойте спокойно, я укутаю вас.

Плечи Агнес, когда на них опускается плащ, вздрагивают. Она негромко, почти что шепотом вскрикивает — невозможно сказать, от чего — от наслаждения, боли или страха. Одна ладонь ее принимается копошиться у груди, не понимая, как ухватиться за полы незнакомого одеяния… впрочем, нет! — дело вовсе не в этом: Агнес осеняет себя крестом.

— …Святой Дух… — боязливо шепчет она.

— Теперь, — объявляет Конфетка, стискивая укрытые блеклой тканью плаща локти Агнес, — я скажу, что вам следует сделать. Вам следует выйти на улицу, повернуть направо. Вы слышите?

Агнес кивает, издавая звук, замечательно схожий с эротическим хныканьем, которое испускает Конфетка, когда отверделый мужской конец тычется в нее, отыскивая входное отверстие.

— Пройдете немного по улице, около сотни шагов, — продолжает Конфетка, мягко, шаг за шагом, подталкивая Агнес к свету. — У тележки с цветами снова повернете направо — за ней вас ждет Чизман. Я буду присматривать издали, чтобы с вами ничего не случилось.

И она, склонившись над плечом Агнес, скашивает глаза на поблескивающий мазок смешанной с кровью грязи и вытирает его темным своим рукавом.

— Благослови вас Бог, благослови вас Бог, — произносит Агнес, ковыляя вперед, но при этом кренясь и назад, — внутренний отвес ее, похоже, перекосило от удара о землю. — А Уильям го…говорит, что вы — фа…фантазия, игра моего во…во…воображения.

— Мало ли что говорит Уильям. — Как же трепещет под ее руками Агнес! Как малое дитя… Впрочем, держать в руках трепещущее дитя Конфетке покамест не приходилось, она об этом только в романах читала. — Запомните, у тележки цветочницы нужно повернуть направо.

— Какое прекрасное бе…белое одеяние, — произносит Агнес, к которой по мере продвижения вперед возвращается и толика храбрости, и способность сохранять равновесие. — Он, наверное, скажет, что и это фа…фантазия…

— Не говорите ему ничего. Пусть случившееся останется нашей тайной.

— Та…тайной? — они уже добрались до выхода из проулка, но мир еще продолжает плавно течь мимо них, как если б они были незримыми фикциями из иных измерений.

— Да, — отвечает Конфетка и всплеск вдохновения мгновенно подсказывает ей нужные слова. — Поймите, Агнес, — ангелам не дозволено делать… делать то, что сделала для вас я. Меня могут постичь ужасные неприятности.

— С… с Богоматерью?

— Бого…? — это что еще за чертовщина? Конфетка мнется, но вскоре разум ее осеняет видение — альбом миссис Кастауэй с его кошмарным сонмищем поблескивающих клейстером Мадонн. — Да, с Богоматерью.

— О! Благослови вас Бог! — При этом вскрике Агнес проплывающий мимо денди на миг сбивается с шага, — но миссис Рэкхэм уже вновь окунается в струистый поток Жизни.

— Идите, Агнес, — приказывает Конфетка и ласково подталкивает ее.

Миссис Рэкхэм неуверенно выступает на Боу-стрит и начинает двигаться в правильном направлении — по строгой прямой, как машина. Она не смотрит ни вправо, ни влево, даже при том, что на Боу-стрит возникает волнение, в котором участвуют полицейские и размахивающие руками свидетели некоего происшествия. Проделав требуемую сотню шагов, она достигает стоянки кебов и поворачивает, как ей и было велено, направо. Лишь после этого Конфетка покидает свой наблюдательный пункт и отправляется следом за ней; ко времени, когда она достигает тележки цветочницы и выглядывает из-за угла, миссис Рэкхэм уже сидит в брогаме, Чизман лезет на облучок, а лошади всхрапывают в предвкушении дальней дороги.

— Слава Богу, — чуть слышно произносит Конфетка, и отступает на шаг, чувствуя, как на нее вдруг наваливается усталость. Пора и ей подыскать себе кеб.

Волнение на Боу-стрит улеглось, более или менее. Плотная группка зевак расточается, покидая место происшествия. Двое полицейских тащат носилки, нагруженные чем-то, походящим размерами на человеческое тело, укрытое белой простыней. Осторожно поглядывая под ноги, они прорезают поток экипажей, перегружают свою обмякшую ношу в накрытую тентом телегу и машут ее вознице: трогай.

Лишь два часа спустя, когда Конфетка, уже возвратившаяся в безмолвие своей квартиры на Прайэри-Клоуз, полулежит в теплой ванне и смотрит на окутанный паром потолок, ей приходит в голову эта мысль:

«То было тело торговки клубникой.»

Она вздрагивает, поднимает голову над водой. Мокрые волосы ее так тяжелы, что едва не утягивают голову назад, а там и под воду, намыленные локти Конфетки соскальзывают с гладкой эмали ванны.

«Чушь, — думает она. — Это был пьяница. Нищий».

Встав в ванне, она ополаскивает тело чистой водой из кувшина. Завивающаяся вокруг колен ее мыльная вода сера от сажи, которой насыщен грязный воздух города.

«Каждый гопник, каждый щипач Боу-стрит мог видеть, как она принимает монеты. Полуодетая женщина, ночью, с десятью шиллингами при ней…»

Конфетка выступает из ванны, заворачивается в любимое белоснежное полотенце, самое лучшее, какое нашлось в «Питере Робинсоне», когда она в последний раз ходила туда за покупками. Если сейчас забраться в постель, волосы, высохнув, лягут неправильно; на самом-то деле, их следует сушить у огня, раз за разом расчесывая, чтобы они обрели воздушность и пышность, которая так по душе Уильяму. Завтра она сможет проспать хоть весь день, Уильям все еще будет en route из Бирмингема.