Поначалу было незаметно, что качка действует на Танжер. Кой видел, как неподвижно она сидит в темноте на сиденье, принайтовленном на полуюте; она полностью утонула в бушлате Пилото, а поднятый воротник и отвороты наполовину закрывали ей лицо. Вскоре после полуночи, когда качка стала усиливаться, он отнес ей самонадувной спасательный жилет и спасательный пояс, карабин которого он собственноручно защелкнул на леере. Он спросил ее, как она себя чувствует, она ответила: прекрасно, спасибо, и он про себя ухмыльнулся, так как совсем недавно, когда он спускался за жилетами и поясами, он видел вскрытую пачку биодрамина на койке, которую ей отвел Пилото. Как бы то ни было, но, видимо, сидеть ей здесь, на ночном ветру, было лучше, чем лежать в каюте. Даже если ты чувствуешь себя прекрасно, сказал Кой, я бы на твоем месте пересел на другой борт, подальше от выхлопных газов. Танжер ответила, что ей хорошо и здесь. Он пожал плечами, вернулся в кокпит; она еще минут десять держалась, но потом все-таки пересела.
В четыре утра на вахту заступил Пилото, а Кой пошел поспать. В своей узкой кормовой каюте, где едва помещалась койка и шкафчик, он лег как был, одетый, на спальный мешок, и через несколько минут уже спал, провалившись в забытье без снов, в котором тенями проплывали корпуса затонувших кораблей в фантасмагорической зеленоватой тьме.
Разбудил его солнечный луч, проникший в иллюминатор и покачивающийся в одном ритме с «Карпантой». Он сел на койке, потер шею и подбитый глаз, оцарапав руку о двухдневную щетину. Пора бы уж и побриться, сказал он себе. Он прошел по узкому коридорчику к душевой и по дороге заглянул в другую кормовую каюту, в которой и дверь, и иллюминатор были открыты, чтобы устроить сквозняк. Танжер спала на животе, не сняв жилета и спасательного пояса. Лица было не видно, его закрывали растрепанные светлые волосы. Ноги в теннисных туфлях свешивались с койки. Опершись о косяк, Кой послушал, как она дышит — иногда неровно, иногда с тихим стоном. Потом пошел бриться. С глазом все было не так уж плохо, челюсть болела сильно, но только когда он зевал. Несмотря ни на что, думал он, утешая себя, свидание на смотровой площадке кончилось лучше, чем могло бы. Эта мысль ему понравилась, он включил воду, помылся, потом в микроволновке подогрел кофе; одну чашку, стараясь, чтобы не пролилось ни капли, выпил сам, вторую понес наверх, для Пилото. Высунувшись из люка, Кой увидел его голову — вязаная шапка и седая борода на бронзовом лице. На траверзе по левому борту угадывался андалусский берег, примерно в двух милях.
— Стоило тебе уйти спать, она траванула через борт, — сообщил Пилото, забирая у Коя чашку с горячим кофе. — Ее вывернуло до самого жвака-галса.
Ишь гордая, подумал Кой. Он очень жалел, что не видел этого зрелища: высокомерная царица морская, дна морского владычица, перегибается через борт, и ее выворачивает. Блеск.
— Не могу поверить.
Но было ясно, что он верит. Пилото задумчиво смотрел на него.
— Она будто только и ждала, чтобы ты убрался отсюда…
— В этом можешь не сомневаться.
— Но она ни разу не пожаловалась. Когда я подошел и спросил, не могу ли чем помочь, она послала меня к черту. Потом, немного придя в себя, отправилась спать, белая, как привидение.
Пилото отпил немного кофе и прищелкнул языком, как всегда, когда приходил к какому-то выводу.
— Не знаю, почему ты улыбаешься, — сказал он. — Девочка-то с характером.
— Даже слишком. — Кой горько усмехнулся. — Даже слишком.
— Но я ведь видел, как она из последних сил добиралась до подветренного борта… И не спешила. Шла медленно, боялась сделать резкое движение.
А когда потом проходила мимо меня, я видел: она белая, как стенка, но пороху хватило пожелать мне спокойной ночи.
После этого Пилото некоторое время молчал.
Вероятно, размышлял.
— Ты и правда уверен в том, что делаешь?
И протянул Кою чашку, предлагая допить кофе.
Кой отхлебнул один глоток и вернул чашку Пилото.
— Я уверен только в тебе.
Пилото почесал затылок под шапкой и через минуту кивнул. Не похоже было, что он удовлетворен ответом. Он прищурился, глядя на трудно различимую землю, которая едва темнела в густом тумане на севере.
Парусники им встречались редко. Туристический сезон на Коста-дель-Соль еще не начался, и в поле их зрения находились только два спортивных судна, одномачтовый француз, а потом и голландский кеч, которые шли в сторону Гибралтарского пролива.
К вечеру на траверзе города Мотриль противоположным курсом в полукабельтове от них прошла шхуна с английским флагом на бизань-мачте. Остальные были рыбаки, занятые ловом, и из-за них «Карпанте» то и дело приходилось маневрировать.
Правила предупреждения столкновений предписывают любому кораблю держаться как можно дальше от рыболовецких судов, занятых ловом, и потому во время своих вахт — Пилото и Кой сменяли друг друга каждые четыре часа — Кою приходилось выключать авторулевого и браться за штурвал, чтобы не зацепить сеть или трал. Он это делал только потому, что так положено; рыбаков он недолюбливал, поскольку из-за них многие часы на мостике провел в состоянии полной неуверенности, когда по ночам испещрившие горизонт суденышки засоряли экран радара или когда они толпились на стоянках, особенно во время дождя и тумана. А еще он считал их мрачными эгоистами, которые без зазрения совести опустошают любой доступный им участок моря. Существование, исполненное опасностей и тяжкого труда, делало их угрюмыми, они жили со дня на день, уничтожая один вид рыбы за другим, не заботясь о будущем, которое не простиралось для них дальше завтрашнего дня. Самыми бессовестными среди них были японцы — при явном соучастии испанских дельцов и подозрительном попустительстве государственных органов, регулирующих рыбную ловлю, они уничтожали в Средиземном море красного тунца с помощью сверхсовременных гидролокаторов бокового обзора и малой авиации. Хотя, конечно, не только рыбаки были виноваты. Он видел задохнувшихся китов, которые погибали от того, что втягивали в себя вместе с водой полиэтиленовые пакеты, он видел, как целые стада дельфинов, обезумев от загрязнения моря, выбрасывались на берег, а дети и волонтеры, плача, пытались их вытолкнуть обратно в то море, в которое они не желали возвращаться.
Целый день они лавировали между рыбацкими суденышками, действия которых были совершенно непредсказуемы, на полном ходу они могли сделать правый или левый поворот, выбрасывая или поднимая сети. Кой с профессиональным спокойствием маневрировал, хотя при этом думал, что на мостике большого теплохода, в открытом море или в водах тех стран, которые не слишком следят за судоходством, моряки действовали бы с меньшей оглядкой.
Парусники и рыболовецкие суда теоретически пользуются преимущественным правом, но в реальной жизни им лучше держаться как можно дальше от мощных теплоходов, идущих на полном ходу под каким придется флагом да еще с экипажем, сокращенным арматором до минимума из соображений экономии и состоящим из индийцев, филиппинцев и украинцев, которыми командуют случайные офицеры; курс выбирается кратчайший ради экономии времени и топлива, на мостике вахта минимальная, особенно по ночам — машины без присмотра, вахтенный офицер клюет носом и практически полностью полагается на приборы. И если уж днем редко кто меняет ход и галс, то по ночам такой корабль превращается в смертельную угрозу для любого маломерного судна, которое попадается ему на пути, вне зависимости от того, что предписывается международными правилами предотвращения столкновений. Если такой теплоход на скорости в двадцать узлов, что означает двадцать морских миль в час, вдруг появляется из-за горизонта, он может за десять минут накрыть любое маленькое суденышко. Однажды, на переходе от Дакара до Тенерифе, сухогруз водоизмещением 7000 тонн, на котором Кой служил вторым помощником, налетел на рыбака. Было пять минут пятого, Кой только что сдал вахту на мостике «Гавайан Пайлот» и спускался по трапу в свою каюту, когда услышал с правого борта такой звук, будто что-то треснуло от носа до кормы. Он перегнулся через борт как раз вовремя, чтобы увидеть черную тень тонувших в кильватере обломков и свет фонаря, не сильнее, чем от слабенькой лампочки, который бешено плясал на воде, а потом пропал. Он быстро поднялся на мостик, где первый помощник спокойно смотрел на репитер гироскопа. Кажется, мы потопили рыбака, сказал Кой. Первый помощник, грустный и флегматичный индус по имени Гужрат, только молча посмотрел на него. Во время твоей или моей вахты, спросил он наконец. Кой ответил, что в четыре ноль пять слышал треск и видел огонь, который сразу же погас. Первый снова задумчиво посмотрел на него и вышел глянуть за корму, потом бросил взгляд на экран радара, который ничего особенного не показывал. Во время моей вахты не случилось никаких чрезвычайных происшествий, подвел он итог и отвернулся к гироскопу Позже, когда первый помощник донес соображения Коя до капитана — высокомерного англичанина, который писал судовые роли отдельно на британских подданных и отдельно на всех прочих, в том числе и офицеров, — тот счел, что не произошло ничего такого, что следовало бы записать в вахтенный журнал. Мы тут в открытом море, сказал он. Зачем усложнять себе жизнь.