Я настолько растерялась от ничтожного, но совершенно неожиданного поворота событий, что мгновенно упустила инициативу. Еще можно было сказать Хирумицу, что… Боже мой, какое огромное множество вариантов поведения пришло мне в голову позже, и насколько непедагогично поступил со мной Господь тогда, имея в виду наказать за гордыню.
Лишившуюся на какое-то время способности соображать, Бог поставил меня в крайне неловкое положение. «Обучать друзей мафиозным повадкам следует недели за три до экзамена», — вот что я вынесла из этого урока; однако в истории с пистолетом адмирала Макарова едва не наступила на те же грабли: чудом пронесло.
…Вова говорил потом: «Ну что я мог ему сказать? Нет, мы не пойдем в мою машину?»
И мы пошли. Шли гуськом: Вова, задевающий головой черное мартовское небо, Хирумицу, машинально положивший руку на генетический меч, Токадо с камерой наперевес, съежившийся от ледяного ветра переводчик Костя и я, не чувствующая ровным счетом ничего. Никогда до этого я не видела Юриного автобуса и думала лишь о том, как объяснить Хирумицу — если он спросит, — почему мафия ездит не в золотой карете.
— Вы далеко поставили машину, — сказал Хирумицу. Костя перевел.
— Так надо, — ответил Вова сурово, и я посмотрела на Костю.
В апельсиновом соке фонарей было не очень понятно, вожделеет ли Костя моего позора. Я бы предпочла, чтобы он возбудился, но Костя спокойно перевел Вовины слова, Хирумицу понимающе сказал: «О», — а я забеспокоилась. Когда я уже заканчивала сочинять в уме историю о том, что Вова, хотя очень богат и авторитетен, предпочитает очень простые машины, потому что своим примером показывает подчиненным, что выделяться нужно не роскошью, а реальными делами, и так далее и тому подобное — наша группа приблизилась к цели.
Во всяком случае, Вова остановился перед транспортным средством, у которого — это как-то сразу бросалось в глаза — все правые окна были забиты фанерой.
Я еще надеялась, что Вова остановился не потому, что мы действительно пришли, а потому, что у него — например — случился приступ остеохондроза. Или — что он забыл, где поставил машину. Или — что ее угнали. Да мало ли что могло заставить Вову остановиться! — но он дернул пассажирскую дверцу, которая, отъехав с жутким грохотом и лязгом, обнаружила темную дыру салона с напрочь отсутствующими сиденьями.
«Никогда Штирлиц не был так близок к провалу», — сказало в моей голове хрипловатым голосом Холтоффа, после чего в ней засмеялось сразу много совершенно незнакомых голосов.
— Заходите, — сказал Вова, — располагайтесь.
Все молча, друг за другом, втянулись внутрь и в полной тишине начали занимать места на каких-то ящиках и канистрах, в беспорядке валявшихся на полу.
— Можно включить свет? — спросил Хирумицу.
— Можно включить свет? — перевел Костя.
— Нет, — ответил Вова.
— Нет, — перевел Костя.
Глаза, тем временем привыкшие к темноте, начинали различать всё более занимательные детали интерьера. Внутреннее убранство автобуса, принадлежащего авторитету, являло собой кузов с ребрами жесткости, с которых — местами — свисали клоки обивки. Потрогав их, можно было сделать вывод, что когда-то салон был велюровым. Один ящик — на нем как раз угнездился Токадо — был накрыт полотенцем, намекавшим на то, что ящик действительно выполняет функцию сиденья. В центре на полу почему-то лежали два кирпича.
Тишина делалась все более напряженной, а атмосфера — холодной в прямом смысле слова.
— Можно включить обогрев? — спросил Хирумицу.
— Можно включить обогрев? — перевел Костя.
— Нет, — ответил Вова.
— Нет, — перевел Костя.
— Почему? — спросил Хирумицу.
— Почему? — перевел Костя.
— Дазнт ворк, — пояснил Вова.
— О! — сказал Хирумицу.
Мой разум вернулся ко мне примерно в тот же момент, когда Вова — я почувствовала это — совершил превращение. Оно было подобно тому, которое спонтанно произошло с дядей Васей. Но если дядя Вася вспомнил, что он — бабочка, то Вова окончательно вошел в роль «the very important person» на этом странном празднике жизни.
— Лора, — сказал он, — попроси своего приятеля поторопиться. У меня мало времени.
— Хирумицу-сан, — сказала я, — ask your questions.
Хирумицу кивнул и начал с самого актуального:
— Какого года выпуска этот автобус? — спросил он.
— Понятия не имею, — ответил Вова, — я вижу его впервые в жизни. Давайте по существу.
Вообще, Хирумицу было за что уважать — он не потерял лицо. Он даже велел Токадо начинать запись.
— Не могли бы вы примерно оценить, каков реальный процент нелегальных автомобилей от общего числа, попадающего на рынок России? — перевел Костя вопрос по существу, до невозможности удививший меня: я ожидала, что Хирумицу станет и дальше интересоваться автобусом.
На месте Вовы я бы ответила что-нибудь в духе дяди Васи — типа «а хуй его знает», — но Вова заявил, что может поделиться своим мнением лишь в отношение потока, идущего через дальневосточные порты, однако если господина Хирумицу интересует ситуация с западными поставками, то у него, Вовы, есть хороший товарищ в Калининграде, он может дать его контакты. Калининград Хирумицу не интересовал.
Дальше почти не случилось ничего интересного. Вова сидел за рулем автобуса — спиной к публике: как договаривались. Он отвечал на вопросы японского журналиста спокойно и безупречно-грамотно. Настолько, что примерно на пятой минуте интервью я поверила, что притащила на встречу к Хирумицу одного из тех людей, чьи имена не произносят всуе. Единственное, чего я не помнила — как мне это удалось.
А еще через пару минут внезапным выбросом левой руки Вова снес зеркало заднего обзора. Зеркало проецировало изображение Вовиного лица прямо в объектив хищной камеры Токадо, и это, с точки зрения Вовы, было нехорошо.
— Скажите оператору, — сказал он, очень натурально сдерживая злость, — что разговор закончится прямо сейчас.
Представив, как наши местные бандиты смотрят японский фильм, гадая, что за мужик излагает все их рамсы от первого лица, я дала себе пожевать уголок сигаретной пачки. Ржать на саммите — последнее дело. Вообще-то, это нервное: не думаю, что мне действительно хотелось смеяться.
Интервью длилось 40 минут. Под конец Вова поведал Хирумицу о схемах взаимодействия между нашими моряками и пакистанцами, работающими в Японии на автосэйлах. Такого я ему не рассказывала. Значит, он знал. И тут я наконец догадалась, почему он приехал на таком раздолбанном транспорте: просто за полчаса до нашей встречи на Вову было совершено покушение. Машина — буквально в говно, а сам он чудом выжил, потому что находился вовне. «Бедная Казимирова, — подумала я, — не жизнь, а пороховая бочка».
— Мне пора, — сказал Вова.