Чемоданный роман - читать онлайн книгу. Автор: Лора Белоиван cтр.№ 19

В новой квартире у меня была очень хлипкая дверь, двухмесячный щенок и — спасибо Менту — карабин «Сайга». Преступники обрезали мне кабельное телевидение, подумав, что это телефон (не было там никакого телефона), залепили глазок конфетной бумажкой, а сами стали взламывать соседскую квартиру.

Именно в тот день мне поставили решетки на окна и балкон, а дверь должны были поменять завтра. Время от времени преступники бились жопами о мою дрищёвую дверь, от чего она вгибалась внутрь.

Убрать с балкона за правоохраной я не могла. Я с «Сайгой» в руках тряслась от воров, но первая решила не нападать. Я вообще решила сделать вид, что меня нет дома и выключила везде свет. В довершение ко всему мой двухмесячный щенок внезапно захворал животом, и я до утра просидела в темноте среди говен, не выпуская оружия из рук. Утром Мент сказал, что надо было рывком открыть дверь, бабахнуть из «Сайги» по ногам преступников и спокойно ложиться спать.

В той же квартире у меня был газовый пистолет «Беретта», подаренный мне Ментом на день рождения. «Беретту» у меня украл один итальянец, который оказался югославом, и с тех пор оружия в доме я не держала, а Мент умер от сердца лет через семь после истории с последним пистолетом. К тому времени мы уже не слишком общались, а в день его смерти я вообще была московским политтехнологом в Сыктывкаре. Я узнала о смерти Мента из сообщения все того же информагентства города В. Впервые за весь Сыктывкар открыла сайт агентства и сразу увидела фотку Мента в траурной рамке.

Где его могила, я так и не узнала. Летала-летала над Лесным кладбищем, прочитывала надписи на памятниках, но знакомых ФИО не встретила. У журналистов бы спросить — они его любили; но я их не люблю. И не только за некролог, но и так, вообще, за журнализм.

Журнализм — это, конечно, не работа. Это сплошное блядство, а блядство очень, очень утомляет. Работая в журнализме, всегда стоишь перед нравственным выбором, какой именно блядью тебе стать — идейной или обычной. Идейное блядство отличается от просто блядства ужасной подробностью: пошлой суетой под клиентом. Поэтому выбирать тут есть из чего.

Блядь идейная не в состоянии выполнить пожелание клиента без того, чтобы не сказать ему, что «она вообще-то не такая, но обстоятельства…» Блядь обычная, или blyad vulgaris, обслуживает клиента молча и старательно.

Обычная блядь никогда не скажет клиенту, что «она так не хочет». Блядь идейная постоянно норовит употребить клиента за его же деньги, причем своим любимым способом.

Обычная рядовая блядь не станет говорить клиенту о том, что у того толстое пузо. Идейная блядь тоже не скажет этого, зато потом поведает всем таблоидам, что у клиента маленький член.

Обычная блядь постоянно помнит на работе о том, что она на работе, но зато после работы начинает жить в свое обычное, вульгарное удовольствие. Блядь идейная круглосуточно на боевом посту. Даже тогда, когда ее никто не вызывает.

Blyad vulgaris, реализовав заказ, благодарно берет деньги, надевает трусы и сваливает домой спать. Blyad ideis взимает плату, укоризненно глядя клиенту в глаза, а по дороге домой звонит подругам и жалуется, что ее только что изнасиловали. Выручку она пропивает, пытаясь залить тоску по утраченной девичьей чести.

В общем, выбор есть. Но какой-то уж больно паршивый. Поэтому из всех двух блядств я предпочитала блядство с Хирумицу. У меня с ним было практически по любви: если бы не японское телевидение, меня бы убили недоверчивые кредиторы, у которых совершенно отсутствовало чувство юмора. Когда сгорел мой дом, они дали мне денег, чтобы я купила себе квартиру в Мск, но единственной подходящей оказалась эта, с окнами на Босфор Восточный — очень далеко от офиса на Новом Арбате, где мне собирались хорошо платить. Глупо, наверное, с моей стороны, но я надеюсь, что Небесная комиссия по вопросам нравственности скостит мне срок лет на пятьсот. Ну или хотя бы на четыреста пятьдесят.

Под занавес нашего второго с ним проекта Хирумицу-сан был доволен и умиротворен, как плотно пообедавший тигр. Он сидел напротив меня за столом кабака «Бинго-Бонго» и жмурился на зеленоватое освещение. Настоящие тигры никогда не объедаются: даже сытые, они сохраняют спортивную форму. Виртуозно сжимая окровавленными когтями рюмку с водкой, Хирумицу-сан уже продумывал следующую охоту.

К тому моменту за нашими с Хирумицу спинами было полтора фильма. Первый — про дорогие машины, угнанные в Японии и обретшие счастливых владельцев в России. Окончание съемок второго мы как раз и праздновали в «Бинго». Только что отснятое сырье посвящалось чрезвычайно популярным в среде якудзовских боевиков пистолетам Макарова, которые, к удивлению Хирумицу, оказались не менее популярными и в среде российских милиционеров. «Это очень хороший пистолет», — сказал в камеру оператора Токадо один большой милицейский начальник. Он вытащил ПМ из кобуры и, подобно спятившему Папанину, мгновенно разобрал и собрал его на глазах потрясенных японских телевизионщиков.

Между первой и второй рюмками тигр промурлыкал мне, что я лучший продюсер из всех, с кем ему доводилось охотиться. Поэтому он, Хирумицу, планирует сделать с моей помощью еще три фильма — темы двух он уже придумал, а третью мы с ним сочиним вместе.

В целом, вторая работа удалась еще лучше первой. Правда, уже в самом ее конце в сюжет влез памятник адмиралу Макарову: героический наш моряк, не успевший как следует навалять адмиралу Того, вошел в японский фильм в качестве изобретателя пистолета. Это случилось потому, что в последний съемочный день я мимоходом ткнула в памятник пальцем и лишь через пару недель после отбытия Хирумицу поняла ход его мысли. Меня наконец осенило, почему Хирумицу велел остановить машину посреди жутчайшего трафика, подбежал к монументу и почему Токадо так долго снимал коллегу на фоне Степана Осиповича. Когда я это поняла, фильм уже был смонтирован и выпущен на экраны японских телевизоров. Надеюсь, он не попался на глаза какому-нибудь знатоку мировой истории, хотя очень желаю умнице-адмиралу известности в краю суси, сакэ и рыбы-фугу: в конце концов, если б «Петропавловск» не наскочил на мину, не исключено, что Порт-Артур так и остался бы нашим.

…Список, оглашенный Хирумицу на фоне тяжелых и мягких штор ресторана, звучал бодряще. Наркотики — раз, браконьерство и контрабанда морепродуктов — два. Третью тему придумала я, и таким образом мое сотрудничество с японской телекомпанией увенчалось киношкой о русских девах, работающих — скажем так, танцовщицами — в ночных клубах Японии.

Этот эпизод — о некоторых причинно-следственных связях, о кое-каких истоках и о том, с чего и каким образом началось наше с Хирумицу сотрудничество. Я выглядела в этой истории настолько паршиво, что постаралась забыть о ней как можно быстрее, но у меня не получилось. С моей точки зрения, это была крайне неприятная история. Моя психика долго хранила на себе ее глубокие следы: неприятные истории всегда ходят в тяжелой обуви на рифленой подошве.

В мои обязанности входила подготовка съемок, подразумевающая довольно глубокое погружение в тему, и к моменту приезда съемочной группы я должна была владеть предметом на молекулярном уровне. Таким образом, все, что мне известно про героин, блядей, пистолеты, «лексусы» и убийство камчатских крабов, постигнуто мною благодаря японским фильмам, снятым при моем организационном участии. Мне очень жаль, что Хирумицу не пришло в голову сделать кино о каком-нибудь простом человеческом счастье — я до сих пор не умею сформулировать его сущность. Хотя вслед за А.С. Белкиным могу с уверенностью повторить, что слагаемые «покой» и «воля» в сумме дают совершенно третье состояние души — приятное, но не имеющее никакого отношения к счастью.