В шкуре льва - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ондатже cтр.№ 39

— Возьми себе напарника!

— Ты прекрасно знаешь, что я ни с кем не могу работать!

— Тогда заведи собаку!

Он украл темно-рыжего фокстерьера и назвал его Августом. Это случилось летом. Пес стал его спасением. Он издавал короткий лай, похожий на восклицание, один-единственный сигнал — хочешь, принимай его в расчет, хочешь — нет, — достаточное предостережение хозяину со стороны собаки.

Отправляясь на дело, они вели себя как чужие — Караваджо шел по одной стороне улицы, Август бесцельно плелся по другой. Когда Караваджо входил в дом, пес усаживался на газоне. Если хозяева появлялись слишком рано, пес вскакивал и издавал короткий звонкий лай. Через несколько секунд из окна выпрыгивала фигура с ковром или чемоданом в руках.

* * *

Он наливает в высокий стакан молоко и пьет, разгуливая по дому шурина. Жаркой торонтской ночью его наполняет прохлада молока. Он сидит на лестнице, глядя на дверь. Слышит с улицы короткий звонкий лай и ее смех.

В темном холле белизна молока исчезает в его теле. Ее плечи уютно угнездились в его руках. Чужой дом. Он прикасается к ней, на его коже влага с ее губ, его руки в ее темных волосах. Она устроилась в тени его плеча.

Она входит в полуосвещенную кухню, и ее обнаженные руки вбирают в себя свет. Блестят сережки. Снимая одну, она роняет ее на пол. Ее руки поднимаются к другому уху — расстегивая второй золотой замочек. Она смеется. Он ловит губами ее грудь.

По полу рассыпаются жемчужины из порванного ожерелья. От ее волос исходит запах мыла. Ее ладонь скользит по его влажной руке. Ее щека на теплом кафеле. Другая рука, откинувшись в сторону, касается упавшей сережки.

Джанетта дотрагивается до шрама у него на шее. Нежно его целует. Он несет ее на руках, по-прежнему оставаясь внутри, поддерживая ее за ноги, ее глаза широко открыты, когда она задевает локтем угловой шкафчик, посуда у нее за спиной с грохотом валится с полок. Голубые тарелки, подпрыгнув, протекают сквозь стеклянные полки, как вода, и вдребезги разбиваются о пол.

При каждом шаге ее босые ноги ступают на жемчужину или осколок тарелки. Он открывает дверцу холодильника. В его свете она подтягивает ногу к животу, изучает содержимое полок и что-то достает. Караваджо ложится на спину, а она, усевшись на него верхом, потягивает холодное вино. Он чертит дорожку у нее на теле со скоростью, с какой, на его взгляд, стекает жидкость.

Ее подбородок на его колене. Ступня, лежащая у него на плече, оставляет за собой полоску крови. Когда она широко открывает глаза, он видит вокруг стекло и фаянс, и тонкие фарфоровые тарелки, которые валятся одна за другой с полки на полку, их голубые и красные оттенки сливаются и исчезают, ее пальцы у него на шраме, ее пальцы на пульсирующей вене у него на лбу. Она, любительница посмеяться, смеется, когда они занимаются любовью, серьезность канатоходца ей чужда.

Когда они останавливаются, ее низкий смех стихает.

Его дыхание сейчас похоже на шепот, похоже на слова. Она стряхивает жемчужину, прилипшую к коже. По дому расхаживает скрипка, усыпанная звездами. Свет из холодильника, свет над раковиной, свет с улицы. Она освежает лицо и плечи под краном. Ложится рядом с ним. Вкус друг друга. Смешение мышц и вкусовых оттенков. Она втирает его семя в его влажные волосы. Ее плечи бьются об усыпанный голубыми осколками шкаф. Над кухней надругались. Сексуальная перестановка мебели. Джанетта отодвигается в сторону.

От него исходит запах зверя, вернувшегося из пустыни домой, в оазис. Ее волосы чернеют на кафельном полу, словно омут. Забытая ею сережка врезается в его кожу, оставляя на руке кровавую татуировку.

В потайных ящичках комодов в ее новой спальне хранятся драгоценности любого цвета, которые он для нее украл. Их можно найти, сняв заднюю стенку комода. Фотографии ее родственников в старинных серебряных рамках. Часы под стеклянным колпаком, поворачивающие свой золотой живот из стороны в сторону. Свадебное кольцо, которое он стягивает с ее пальца зубами.

С нее нечего снять. Кроме комбинации, которую она сбрасывает, как кожу. На нем нет ничего, кроме вонзившейся в руку сережки, кровавого отпечатка ступни на плече и капли влаги с ее губ.

Последняя тарелка падает на нижнюю полку. Он ждет, когда она откроет глаза. Потом приходит первый поцелуй.

Когда она входит в темный холл, то видит только белизну молока, священный камень в его руках, исчезающий в его теле.

Подняв жену, он сажает ее себе на плечи так, что она может дотянуться до люстры.

В 1938-м, когда Патрик Льюис вышел из тюрьмы, люди по всей Северной Америке собирались в больших темных залах, чтобы посмотреть на Грету Гарбо в роли Анны Карениной. Все пробовали играть на органе Хаммонда. «Красные бригады» перехватывали почту, для разгона политических митингов применялся слезоточивый газ. Из страны было выслано около десяти тысяч иностранных рабочих. Повсюду пели «Just One of Those Things» — «Вот такая штука». На Нижней Замбези был возведен самый длинный в мире мост, а строительство гигантской водоочистной станции в восточной части Торонто близилось к концу.

Каждый день в парке Кью белая лошадь ныряла с большой высоты в озеро Онтарио. В Англии состоялась премьера «Убийства в соборе» Т. С. Элиота, а несколькими неделями позже доктор Карл Вайсс — всегда восхищавшийся поэзией американца-экспатрианта — застрелил Хьюи Лонга в законодательном собрании Луизианы. Вот такая штука.

В январе Патрик вышел из тюрьмы, сел в Кингстоне на поезд и оказался на вокзале Юнион в Торонто. В журнальных киосках продавались «Таинственные истории», «Шайка с десятого этажа», «Щелчок», «Лучшие шутки судьи Шиэрда» и «Лук». Патрик уселся на гладкую бетонную скамью напротив пандуса, ведущего к воротам. В этом здании, похожем на собор, разворачивались многие события его жизни. В двадцать один год он прибыл в этот город. Здесь он наблюдал за тем, как Клара покидает его, удаляясь за надпись слева от пандуса, на которой значилось: ГОРИЗОНТ. «Посмотри наверх, — сказала Клара, бросая его ради Эмброуза, — знаешь, что это за камень?» Он был подавлен происходящим и не ответил. «Это гранит из Миссури. Запомни. А на полу мрамор из Теннесси». Он поднял глаза. Теперь, сидя на скамье, Патрик внезапно забыл, который сейчас год.

Он легко вызвал в памяти лицо Клары, словно это было задорно улыбавшееся лицо с рекламного плаката, предлагавшего прохожим купить шляпу. Но изменчивое лицо Элис он не мог себе ясно представить. Неподалеку стояла группа носильщиков с тремя большими клетками, в которых надрывно лаяли собаки, — как аристократы, протестующие против незаконного задержания. Он направился к клеткам. Собак беспокоил шум. И он возвращался оттуда, где единственной формой протеста был стук оловянной кружкой по стене камеры. Он приблизился, заглянул в ничего не видящие глаза, — таким же было его лицо в тюрьме, в металлическом зеркале.

Он все еще сидел на корточках, когда носильщики покатили клетки вниз по пандусу. Коленопреклоненный на вокзале Юнион. Он чувствовал себя тяжелым свинцовым шаром, висящим в центре огромной ротонды, средоточием всего здания. Внезапно картина перед его глазами начала меняться. Он повернул голову налево, направо и еще раз налево, открывая горизонт.