Принц приливов - читать онлайн книгу. Автор: Пэт Конрой cтр.№ 64

— Сегодня я провела удивительный вечер, — призналась Сьюзен Лоуэнстайн, садясь в машину.

Она поцеловала меня в губы, легко и всего один раз. Я стоял и смотрел вслед автомобилю, растворяющемуся в темноте.

Через несколько недель после своего внезапного возвращения моя бабушка отправилась в похоронное бюро Уинтропа Оглтри покупать себе гроб. Так мы узнали, что она любит бывать на коллетонском кладбище и беседовать с мертвыми. У Толиты был свой культ почитания предков. Кладбищенская атмосфера тесного соприкосновения нашего и потустороннего миров доставляла ей удовольствие. Смерть казалась ей таинственным и недоступным меридианом на некой тайной географической карте. Собственную смерть она предвкушала как удивительное путешествие, которое состоится вне зависимости от обстоятельств.

Бабушка не была исправной прихожанкой и вообще обходила стороной вопросы веры в Бога, что давало ей право на экзотические духовные эксперименты, более яркие и волнующие. Бабушка сохраняла наивную веру в гороскопы. Дни свои она планировала, учитывая расположение далеких звезд, а также тайные намеки и подсказки зодиака. Толита с неиссякаемым любопытством внимала советам предсказателей судьбы, верила в особые силы хрустальных шаров, в таинственную азбуку чаинок на дне чашки, в то, как легли перетасованные ею карты Таро. Словом, во все, что в тогдашнем южном городишке считалось революционным и подозрительным. Когда Толита была в Марселе, какая-то цыганка поглядела на ее короткую разветвленную «линию жизни» и изрекла, что Толита не проживет больше шестидесяти лет. К моменту бабушкиного возвращения в Коллетон ей было пятьдесят шесть. Каждый день она сверялась с рекомендациями «И цзин», хотя дед считал «Китайскую книгу перемен» сатанинским писанием, если не сказать хуже. Толита внимательно относилась к любой бессмыслице, преподносимой «доской Уиджа» [79] . Ее «символ веры» представлял собой хаотическое нагромождение разнообразных истин. Толита общалась с ясновидцами, предсказателями, знахарями и им подобными. Публика эта, что называется, определяла погоду бабушкиной души. И тем не менее отважусь назвать Толиту наиболее последовательной христианкой.

Предсказание марсельской цыганки бабушка восприняла с предельной серьезностью, но спокойно, как настоящий стоик. Она занялась приготовлениями к своей кончине так, словно ее ожидала поездка в сказочную страну, закрытую для туристов. Когда наступило время выполнения очередного пункта — приобретения гроба, бабушка настояла, чтобы все внуки пошли с ней. Ей хотелось научить нас не бояться смерти. О скорой покупке гроба она говорила весело и вела себя при этом так, словно ей нужно подтвердить заказ номера в отеле.

— Это ни в коем случае не конец жизни. Скорее, самый интересный этап, — рассуждала Толита, пока мы шагали по улице Приливов, здороваясь со знакомыми и незнакомыми.

Глядя на бабушку, энергичную, освещенную ярким солнцем, Люк никак не мог понять, что за срочность.

— Толита, у тебя бездна здоровья. Папа утверждает, что ты еще помочишься на наши могилы.

— Твой отец, Люк, — грубый человек. Прошу тебя, не подражай манерам ловцов креветок, — ответила бабушка, гордая и прямая, как корабельная мачта. — Шестьдесят лет — столько мне отмерено в этой жизни. И мне гадала не какая-нибудь цыганка с базара. То была цыганская королева. Я хожу только к специалистам. Ни разу в жизни не была у врачей общей практики.

— А мама считает, что спрашивать гадалок о будущем — это грех, — заявила Саванна.

— Все перемещения твой мамы ограничиваются двумя штатами, — пренебрежительно усмехнулась Толита. — Она не знает мир так, как знаю я.

— Цыганка хоть сказала, от чего ты скончаешься? — спросил я, побаиваясь, как бы Толита не упала замертво прямо на улице.

— От сердечного приступа, — торжественно объявила бабушка, словно на крестинах, где только что выбрала имя для горячо любимого младенца. — Рухну как подкошенная.

— Ты хочешь быть сожженной, как принято в дзен-буддизме? — уточнила Саванна.

— Это слишком непрактично. — Толита приветливо кивнула Джейсону Фордему, владельцу скобяного магазина. — Я попросила вашего деда отвезти мое голое тело в Атланту и положить на вершине Стоун-маунтин. Пусть грифы клюют мою бренную плоть. Амос был в ужасе, но в Индии хоронят именно так. Правда, не знаю, достаточно ли в Джорджии грифов, чтобы устроить пир на моем трупе.

— Таких ужасов я еще от тебя не слышал, — заметил Люк, восхищенно глядя на бабушку.

— Терпеть не могу заурядных поступков. Но что поделаешь, в каждом обществе свои законы.

— Толита, ты действительно ни капельки не боишься умирать? — поинтересовался я.

— Рано или поздно все протягивают ноги, — вздохнула она. — Мне еще повезло. У меня есть время подготовиться и подготовить всех вас.

— Какой гроб ты себе выберешь? — осведомилась Саванна.

— Простой, сосновый. Никаких излишеств. Пусть черви поскорее проберутся внутрь и сожрут меня. Я понимаю гробовщиков, им надо кормиться. Никогда не осуждаю людей за способы заработка.

— Но как черви могут тебя сожрать? — удивился Люк. — У них же нет зубов.

К этому времени мы проходили мимо парикмахерской Уэйна Фендера.

— Червям придется подождать, пока я сгнию, — объяснила Толита.

Ее голос зазвучал громче. Разные жуткие подробности неизменно возбуждали бабушку.

— Когда в специальном заведении готовят к похоронам тело, из него обязательно выпускают всю кровь. Труп становится сухим, точно кукурузная кочерыжка. А потом туда закачивают особую жидкость, чтобы покойник гнил помедленнее.

— Зачем выпускать кровь? — Глаза Саванны округлились от ужаса.

— В противном случае тело очень быстро начнет разлагаться.

— Но в земле оно все равно разлагается, — возразил я.

— Понимаешь, никому не хочется, чтобы покойник вонял в зале для прощания. Вы когда-нибудь нюхали разлагающийся труп?

— Толита, опиши, как он пахнет.

— Как сотня фунтов сгнивших креветок.

— Такая вонь?

— Еще хуже. Мне противно даже думать об этом.

Мы дошли до места, где улица Приливов встречалась с Бейтери-роуд. На перекрестке стоял один из двух коллетонских светофоров. Из гавани выплывали парусные суда, подставляя ветру свои белые, как бумага, залитые солнцем паруса. В устье готовилась войти пятидесятифутовая яхта; она просигналила смотрителю моста четырьмя негромкими гудками. На перекрестке, облаченный в бейсбольную шапочку и белые перчатки, стоял мистер Фрукт — уличный регулировщик. Дождавшись его милостивого разрешения, мы перешли на другую сторону. Мистера Фрукта не волновало, какой сигнал горит на светофоре — красный или зеленый. Он уповал на собственную интуицию и внутреннее чувство равновесия; этого ему вполне хватало для управления движением.