Принц приливов - читать онлайн книгу. Автор: Пэт Конрой cтр.№ 56

— Нет, Том, для людей мы дерьмо. Тебе ведь знакомо это слово? Твой отец использует его постоянно. Люди думают, что мы речное дерьмо. Низший класс. Том, мы должны поставить их на место. И это сделаешь ты. Люк не сможет, он слишком глуп. И Саванна не сможет, потому что она девочка.

— Мама, Люк вовсе не глуп.

— Судя по его школьным отметкам, он — умственно отсталый. Врач считает, что это из-за щипцов, которыми его вытаскивали при рождении. Но мы с тобой обязаны показать этому городу, из какого теста сделаны.

— Что еще за тесто, мама?

— Это такое выражение. Нужно дать им понять, что в Коллетоне мы лучше всех.

— Это так, мама. Мы лучшие.

— Но нужны доказательства. Я хотела наполнить наш дом детьми. Думала, что у меня будет восемь или девять детей, я воспитаю их гордыми и умными и со временем мы завоюем Коллетон. Я собираюсь выдать Саванну за самого богатого парня в городе. Пока не знаю, куда пристроить Люка. Возможно, он будет помощником шерифа. Но ты, Том, — ты моя надежда на будущее.

— Я буду стараться, мама.

— Обещай мне, что ты ни в чем не будешь напоминать отца.

— Обещаю, мама.

— Повтори. Я хочу слышать.

— Обещаю, что ни в чем не буду напоминать отца.

— Дай слово, что станешь лучшим во всем.

— Я стану лучшим во всем, мама.

— Самым лучшим.

— Я буду самым лучшим.

— Том, я не собираюсь умирать в таком доме, как этот. Пока никто об этом не знает, но я — удивительная женщина. Ты первый, кому я об этом говорю. Ты мне веришь?

— Да, мама.

— И ты никому не позволишь обижать меня. Правда, Том? Что бы я ни сделала, я могу на тебя положиться. Верно?

— Да, мама.

Ее глаза, голодные и жгуче пристальные, застыли на мне.

— Ты единственный, кому я могу доверять, — продолжала она. — На этом острове я как в тюрьме. Мне здесь так одиноко. С твоим отцом что-то творится. Я постоянно опасаюсь, что он причинит нам зло.

— Но почему?

— Он болен, Том. Он очень болен.

— Тогда надо рассказать об этом. Например, врачу.

— Нет. Мы должны быть верными. Верность семье — превыше всего. Дождемся подходящего времени. А пока будем молиться, чтобы его хорошие качества победили дурные.

— Обещаю, я буду молиться. Буду молиться. Можно мне вернуться в гостиную?

— Да, Том. Спасибо, что навестил меня. И еще кое-что, дорогой. Нечто очень важное. Я люблю тебя больше других. Больше, чем всех их, вместе взятых. Знаю, что и у тебя такие же чувства ко мне.

— Но Люк и Саванна…

— Нет, — резко возразила мать и вновь крепко прижала меня к себе, — Саванна — отвратительная девочка. В ней полно ненависти. Она была такой с самого рождения — плохой и непослушной. Люк туп как баран. Ты единственный, кто мне по-настоящему дорог. Пусть это будет нашим секретом, Том. Почему бы нам не иметь общей тайны?

— Да, мама. — Я направился к двери. — Если тебе что-то нужно, только позови, и я принесу.

— Знаю, что так и будет, дорогой.

Я поплелся из комнаты, таща на себе ужасную непомерную ношу. Вернувшись в гостиную, я едва выдержал удивленные взгляды брата и сестры. Меня потрясла чудовищность и предельная прямота материнского признания, я не понимал, как это связано с потерей ребенка. Горечью и искренностью своей исповеди мать превратила меня в своего узника; воспользовавшись моим доверием, она сделала меня невольным пособником в необъявленной войне против Люка и Саванны. Мать поставила меня перед неразрешимой дилеммой — ведь, соглашаясь быть ее ближайшим союзником, я автоматически давал согласие на предательство брата и сестры, которых любил больше всех на свете. Но обнаженность ее чувств, ее требовательность, следы ее поцелуев на моей шее и груди — все это было запретным, но в то же время соблазнительным и притягивающим. Удивительнее всего, что выплеск материнской страсти произошел в тот день, когда она почти обезумела от горя. Я воспринял свою избранность как нечто почетное и символическое; вот оно, доказательство моей необычности. Скандальный характер материнских откровений служил гарантией того, что я не нарушу обета молчания. Перескажи я услышанное отцу, он бы не поверил ни единому слову. В равной степени нереальным было поведать брату и сестре, с какой решимостью мать отвергла их как союзников. Матери требовались не близкие люди, а лейтенанты для ее войны, и, хотя ее метод был мне непонятен, я догадался, что женщина, которую я до сих пор считал просто своей матерью, располагает неким планом атаки. Естественно, я не знал ни структуры этого плана, ни его пунктов. До нашего разговора я думал о матери как о прекрасной, бесподобной женщине; теперь же я осознал, что за взглядом красивейших синих глаз скрывается неудовлетворенность и коварство. Я вышел из спальни повзрослевшим. Мое сердце было взбудоражено открытием: оказывается, мать мучительно устала от захолустной жизни на речном острове. С того вечера я начал пристально изучать эту женщину, которую прежде недооценивал. Почти ежедневно я пересматривал свои представления о ней. Я стал бояться ее молчания. В тот вечер в моем сознании заново родилась мать; впервые я почувствовал себя живым и знающим.

Много лет спустя я открыл Люку и Саванне правду о той беседе с матерью. Я ожидал, что они рассердятся, узнав о «тайном пакте» между мной и матерью, о том, как она сделала меня своим пособником в непонятных действиях против семьи и всего Коллетона. Однако материнское вероломство не вызвало у них гнева, только удивление. Услышав о том, что долгое время вызывало во мне сильный стыд и чувство глубокой вины, Саванна и Люк покатились со смеху. Возможно, мать лишь осваивала ремесло заговорщицы, но свои трюки и уловки она совершенствовала с мастерством, указывавшим на ее природную склонность к подобным вещам. На той же неделе, когда мы похоронили Роуз Астер, мать зазвала Люка и Саванну в укромный уголок и заручилась их полным доверием. Она говорила им те же слова, что и мне: она надеется только на них, поскольку мы с отцом ненадежны. Мать взяла с них клятву верности — торжественное обещание, что в любых обстоятельствах, будь то буря или битва, они встанут с ней рядом. Мать пожаловалась им, что я боязлив, нерешителен и в трудную минуту нельзя на меня рассчитывать. Саванну она завербовала фразой: «Ты женщина, поэтому интуитивно понимаешь, насколько трудно и незавидно положение женщины». Люку мать сказала, что он — настоящий солдат, сильный и непоколебимый, и что она нуждается в нем как в защитнике. Всех троих она завлекла своей ложной искренностью. Мать не оставила нам возможности для отказа; в то время мы не могли понять ее ухищрений. Мы были зачарованы ее верой в нас. Неразрешимая загадка оказалась очень простой: мать разделила нас, сохранив за собой все бразды правления.

Но к тому времени, когда мы втроем обменивались этими впечатлениями, наша мать уже подтвердила свою репутацию самой удивительной женщины, когда-либо ходившей по улицам Коллетона.