Принц приливов - читать онлайн книгу. Автор: Пэт Конрой cтр.№ 25

— А ты помнишь, как приняла меня? — поинтересовался дед.

— Ох и крикун ты был.

— Близнецы, — задумчиво произнес дед. — Что это значит?

— Удача, — ответила чернокожая повитуха, возвращаясь к моей матери. — Бог дважды улыбнулся жестокому миру.

В лесу за домом ветер что есть силы согнул деревья. Полил дождь. Волны перехлестывали через настил причала. Чувствуя наводнение, змеи покидали свои норы и ползли на верхние ветви деревьев. В одном месте ветер с корнем вырвал невысокую пальму, и она, совсем как человек, закувыркалась по дороге, ведущей к нашему дому. Птицы перестали петь, умолкли даже насекомые.

Дед заглянул в спальню, где лежала наша мать, изможденная родами. Она почти заснула. Сара Дженкинс полотенцем вытирала ей лицо.

— Лила, дорогая, ты замечательно постаралась. Отличная работа.

— Спасибо, отец, — прошептала мать. — Никак буря начинается?

— Больше шума, — солгал дед. — Ты поспи, с бурей я сам разберусь.

Он вернулся в гостиную и достал из заднего кармана телеграмму. Два дня назад ее прислало Военное ведомство [38] . Мой отец, военный летчик, был сбит над немецкой территорией и отныне считался пропавшим без вести. Вероятно, погиб. Дед горько заплакал по единственному сыну, но вспомнил, что у него есть обязанности и что рождение близнецов — знак удачи.

Он пошел на кухню сварить кофе себе и Саре. Когда кофе был готов, дед отнес чашку негритянке. Снаружи по-прежнему бесновался ветер. Дребезжали оконные стекла — тревожный звук; под напором ветра стекла могли и не выдержать. Вода поднялась почти до уровня причала. Ветер продолжал гнать прилив по суше. С верхушки сухого дерева сорвало гнездо орлика; оно пронеслось по двору, словно женская шляпка, и скрылось в речных волнах.

Дед взял Библию в белом переплете, которую подарил моим родителям на свадьбу, и открыл на глянцевитых страницах, разделявших Ветхий и Новый Завет. Не зная, кто у нее родится, мать заранее выбрала два имени: мужское и женское. Дед отвинтил колпачок авторучки и под именем Люка вывел имя: Саванна Констанс Винго. Ниже он вписал мое: Томас Катлетт Винго.

Впоследствии чернокожие жители низин назовут этот ураган Батшебой и станет известно, что на побережье Южной Каролины он унес двести семнадцать жизней. Дед взглянул на часы: почти одиннадцать. Он открыл Библию на Книге Иова и в течение часа читал о муках этого праведника, думая о сыне и жене. Бабушка ушла от деда во времена Великой депрессии. В жизни деда бывали моменты, когда он гневался на Господа. Он читал об Иове и находил утешение, потом вновь плакал о своем сыне.

Через какое-то время дед подошел к окну. Буря сопровождалась непрекращающимися вспышками молний, озаряя все вокруг ярким мертвенным светом. Реки уже видно не было. Дед надел сапоги, непромокаемый плащ и шляпу. На кухне он взял керосиновый фонарь, после чего еще раз проведал мою мать, Сару и новорожденных. Затем дед направился во двор, в разгул стихии.

Когда он распахнул входную дверь, ее чуть не сорвало с петель. Дед закрыл ее снова лишь ценой громадных усилий. Пригнув голову, он пробирался через двор к реке. Летящий прутик, словно ножом, полоснул его по лбу. Дед прикрыл глаза рукой, слушая треск ломающихся прибрежных деревьев. За двадцать пять ярдов до реки дед оказался по колено в воде. Испуганный, ничего не видящий сквозь яростную завесу дождя, он опустился на колени и попробовал воду. Она была соленой.

Дед молился Богу Авраама; Богу, раздвинувшему воды Красного моря; Богу, способному потопом уничтожить весь мир. Дед молился, прося сил.

Ветер мгновенно перенес его к дому. Входная дверь не поддавалась — она была наглухо запечатана ветром. Тогда дед пошел к задней двери. В этот момент с дуба, росшего возле окна родительской спальни, отломилась ветка и сбила деда с ног. Удар пришелся по затылку. Все поплыло перед глазами; из раны пошла кровь. Дед на четвереньках добрался до задней двери. Буря все надвигалась. Дед открыл дверь, и в кухню хлынула вода. Какое-то время дед отлеживался на кухонном полу. Воды становилось все больше. Дед подполз к раковине, смыл кровь с головы, затем подхватил фонарь и, шатаясь, побрел в спальню, где лежала моя мать. За ним кралась огромная колышущаяся тень.

Сара Дженкинс дремала на стуле возле материнской постели. Дед осторожно тронул ее за плечо.

— Сара, вода в реке прибывает, — прошептал он.

В это самое время мой отец лежал на церковных хорах храма вблизи немецкого городка Диссан [39] и слушал католического священника, служащего мессу. Левая сторона отцовского лица была парализована, онемевшая левая рука слегка подрагивала, кровь на лице мешала смотреть. Он оценивающе разглядывал священника; тот читал молитвы на латыни, которую отец, по причине боли и собственной лингвистической невинности, принял за немецкий язык. По движениям священника, по тому, как он преклонял колени перед распятием, по выражению лица, с каким благословлял троих бесформенных старух, в разгар войны пришедших на утреннюю мессу, по тому, как поднимал чашу, — по всем этим признакам отец пытался разгадать характер священника.

«Из тех ли он людей, кто способен помочь мне? — размышлял отец. — Своими бомбами я убивал его сограждан, но что этот служитель Бога думает о Гитлере? Как поступит, если я попрошу его о помощи?»

Прежде отец никогда не был в католическом храме, никогда не видел католического священника и имел лишь отдаленное представление о католической вере.

«Agnus Dei qui tollis peccata mundi» [40] , — услышал отец. Эта фраза поразила его своей красотой, хотя он не понял ни единого слова.

«Agnus Dei», — повторил священник.

Отец опустил пистолет, нацеленный в рясу священника. Он наблюдал, как трое прихожанок подошли к перилам и приняли причастие. Отцу показалось, что священник улыбнулся каждой из троих. Возможно, лишь показалось. Его голова раскалывалась от боли; такую боль отец испытывал впервые, он даже не подозревал о ее существовании. Еще до конца мессы он потерял сознание; его затылок уперся в каменную балюстраду, а тело застряло между стеной и органом.

Святого отца звали Гюнтером Краусом. Нервное остроносое лицо этого седого шестидесятилетнего уроженца Мюнхена придавало ему странное сходство с инквизитором. Однако злое лицо принадлежало доброму человеку. Отчасти путь священника был избран им из-за его, как он выражался, неисчерпаемой доброты.

В свое время священник был пастором третьего по величине мюнхенского прихода, но повздорил с епископом — тот сотрудничал с нацистами. Епископ, ради его же блага, сослал патера Крауса в баварскую провинцию. Несколько его более смелых коллег, прятавших еврейские семьи, умерли в Дахау. Однажды патер Краус отказал еврейской семье, искавшей укрытие в его церкви. Он считал, что при всем Своем милосердии Бог не простит ему этого греха. Так что мой отец оказался в церкви отнюдь не храброго пастора, однако в церкви пастора доброго.