Лето, бабушка и я - читать онлайн книгу. Автор: Тинатин Мжаванадзе cтр.№ 47

— Яичники застудите, — железным тоном говорит бабушка, возражения сняты.

— Интересно, мы только для этого и родились — чтобы стать породистыми производительницами? — шепчет Танька, держась за мое плечо и стягивая купальник. — От Софы то же самое слышу.

— Мы с тобой — неприкасаемые хрустальные яйцеклетки, — делаю я вывод, шатаясь под Танькиной мощной рукой. — Наше предназначение — инкубатор! Для потомства какого-нибудь кретина. Высокородного!

— Шаха Персии, — пыхтит Танька, еле напяливая на мокрые ноги трусики.

— Султана турецкого, — подхватываю я. — И не приведи Господь яичники подведут!

— Если мы целое лето будем возле берега бултыхаться, я ни черта не похудею, — поднимает бровь, как у Вивьен Ли, Танька. — Надо далеко заплывать, тогда смысл есть.

Мой изобретательный мозг пытается решить дилемму: как покачаться на нормальных волнах и словить адреналину, но при этом не огорчать бабулю.

— Давай скажем, что встретимся на пляже на нашем месте в четыре, а сами придем в три, я как раз успею вылезти, — выдвигаю версию на голосование.

Таньке, если начистоту, море глубоко до фонаря, она влюблена и страдает — ей нужно срочно похудеть.

— Давай, — томно глядит она поверх меня лазоревыми коровьими глазами.

Если мысль о подвохе и приходит в бабулечкину голову, она ее прогоняет, потому что подозревать таких хороших домашних девочек в чем-то недостойном просто грешно. Тем более что врать по телефону я умею гораздо виртуознее, чем в глаза. Да и где вранье-то? Нету никакого вранья.

* * *

На пляже после ливня никого, кроме нас и помешанных искателей золота. А в море так вовсе — ни единой человеческой души.

Море свинцовое и страшное, грохочет и скалит разнообразные пасти, и с каждой волной все неприступнее. Ни один вменяемый человек туда не полезет, но мне только такого моря и надо!

— Может, не стоит? — нерешительно говорит Танька, наблюдая, как я сбрасываю одежду.

— Ты стой на стреме, как только бабушка появится — свисти!

Остаемся только я и море — я знаю, как с ним договориться.

…Море в шторм — словно критский бык, если в сердце хоть капля страха — лучше к нему не подходить. Надо сбросить человеческое обличье и стать его частью, слиться с ним в единое существо, чтобы улавливать малейшие его намерения. Море поднимает меня на точку, откуда весь мир смотрит снизу, мир кроткий, скучный и крошечный, а потом обрушивает в бездну, и тут же снова вверх. Настоящая битва — кто кого, и, как в каждой настоящей битве, нельзя ослаблять высокого накала почтения к противнику. Головокружительное наслаждение опасностью, знакомое с детства, распирает ребра, и я начинаю горланить «Хей, Джуд!», но голос даже мне слышен урывками.

Вскоре сработал внутренний хронометр — море не устанет, а я сбила дыхание. Надо вылезать из воды и заметать следы. И внезапно вся красота с меня слетела: я поняла, что выходить будет труднее, чем обычно. Море держало меня цепкими руками пока что ласково, но уже настойчиво, как влюбленный Кинг-Конг Блондинку. Дрейфуя на пляшущих волнах, я никак не могла подплыть поближе к берегу, чтобы старым испытанным способом выбраться на сушу — поймать волну поменьше, поддаться ей до конца и вместе с шапкой прибоя выплеснуться на гальку.

Вот тебе и критский бык! Тревога сбила мою уверенность, и я тут же наглоталась противной соленой воды. Из понарошку опасного аттракциона море превратилось в непобедимого многоглавого монстра. На меня навалилось огромное одиночество. В щелочку между подвижными водяными стенами я разглядела на берегу две фигурки. О, бабушка уже тут… Тогда лучше сразу утонуть.

Нельзя бояться! Все будет хорошо, без паники, я не могу допустить, чтобы меня потеряли.

Только бы выйти, и я согласна на все, на любое наказание.

Домашний арест — самое меньшее, на что я готова. Трепка прямо на пляже, а рука у бабушки суровая. Занятия музыкой по шесть часов в день вместо оговоренных двух. Объявление Таньки персоной нон грата. Запрет на телефонные разговоры. Во двор не спущусь вообще никогда, до конца жизни!

Барахтаясь в холодном теле многорукого чудовища, я вдруг увидела неподалеку буек, болтавшийся примерно так же одиноко и бестолково, как я. Но в отличие от меня, он закреплен на дне и его не снесет течением. О, мой спаситель! От радости я запела Триумфальный марш из «Аиды», который прекрасно гармонировал с оглушающим воем стихии и поднимал мой угасший боевой дух.

Обнявшись со склизким обшарпанным баллоном, как с родным, я стала похожа на пьяную русалку. Мне остается ждать всего сутки, пока море успокоится, и я буду спасена: если, конечно, за это время я не примерзну к буйку навеки. Почему-то никаких вариантов больше в мою тупую башку не приходило. Но бабушкин Бог, видимо, получил срочное сообщение и явил себя как раз вовремя.

Осточертевший монотонный гул моря внезапно разрезал сначала рев мотора, а затем зычный голос, оравший в мегафон (вольный перевод с грузинского):

— Ах ты, пропащая, мама-папа у тебя есть?! Или читать не умеешь?! Из-за таких самоубийц, как ты, вся отчетность по утопленникам летит к черту! Стой там, не двигайся, сейчас поплавок бросим!

Спасатели!!! Этот хриплый прокуренный рев показался мне небесной музыкой. К тому же моя мечта сбылась: всю жизнь хотела поплавать с настоящим спасательным кругом. Отфыркиваясь, схватилась за шершавый пенопластовый бочок, взглядом попрощалась с дружественным буйком и очутилась в катере.

На берегу меня шатало — началась морская болезнь. Танька бегала с растопыренными руками и держала бабушку, которая издали костерила меня без внутренней цензуры и призывала на мою голову геенну огненную, а также живописала, что она со мной сотворит, попадись я ей в руки. Заодно досталось бедной Таньке за ротозейство.

— Ба, — жалобно пропищала я. — Ну хочешь, я еще одни поханчики надену?

— Самое время! Надевай хоть на голову, — разъяренная бабушка схватила сумку и приказала: — Шагом марш домой!

Мы потрусили за бабушкой, не смея даже посмотреть друг на друга.

— Чок гюзель [29] , — сказал кто-то возле нас.

На Таньку плотоядными глазами смотрели молодые туристы из дружественной республики. Это они зря, потому что бабушка переложила сумку из одной руки в другую и сказала: «Намус сиз [30] ?» — после чего кавалеры скукожились, попадали на колени и стали молить ханум о пощаде.

Шучу. Они просто слились с пейзажем и более не отсвечивали, мы же переглянулись и поняли, что нас дома ждет гильотина.

— Ненавижу музыку, — завывала я в очередной раз, размазывая злые слезы.