Дождь для Данаи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Иличевский cтр.№ 61

Куб пустоты с пятью мнимыми гранями — нечто иное, как мыслимый и настоящий — односторонний — шар (топологически куб вообще тождественен шару): и все же Топология II, потому что шар — пустой.

Изъяты частично: постройки, развязки, проходы

и вышки.

И эта изъятость царит и дует в подпольный манок.

Двойник ли, свисая с орбиты, хватал человеков

под мышки:

за локти — в замок и — в потемки

(как через борта — на полок).

Невероятно захватывающий и взятый в предельную резкость образ Алеф-Ламеда: подвешенного под эмпирей двойника — вклеенного в Сфайрос перевертыша Мёбиуса — который для инициации Разделения похищает, изымает, закидывая по баллистической дуге, оригинал.

С ним соотносится хлебниковский образ нутряного, с выстеленной амальгамой изнанкой зеркала-шара, куда однажды попались и попадаются, множась друг другом, отображения-двойни — образ Ка.

В дверях арсенала провидица явилась, стакана

не допила,

и так неуверенно, словно по глобусу пальцем

ведет

и путает авиалинию с маршрутом подводного

кабеля,

(а в этой растяжке сознания ни шагу

не сделать вперед),

Провидица — долгожданная отсылка к образу обоюдополого Тиресия. Стакан, надо полагать, — стакан нефти для аппетиту перед фиестой, которая то ли уже разведрилась, то ли вот-вот.

Мы ждем приближения нефти! — сказала,

чертя пирамиды

на воздухе, — остальные обжили ржавеющий

флот,

в акустике танкеров сонных, пока мы

в Долине Транзита,

скользят по мазуту и в перегородках вешаются

через год.

Поднебесья пузырятся нефтью, и вспоминаются известные Chateau d’Espagne.

Вновь «вклеивание» висельника Алеф-Ламеда в свод пузырчатых недр — ниже ватерлинии — крипты.

Другие в ущельях кочуют и здесь появляются

редко:

прекрасное ловят мгновенье — и эта задача

проста —

кто может из правильной пушки выбить

центральную скрепку

арочного моста.

Парабола, арочная скрепка, акведук — то ли через нефтяной ручей, то ли сам несущий нефтепровод: Топология II.

Бесхозная, в стратосфере зависшая на отметке,

где еще рано для парашюта, в летаргической

высоте,

эта долина, разбитая на кривые клетки,

похожая на дирижабль с солнечной батареей,

на полухолостом винте,

с терпением геологическим, с опорой

на ожидание,

с истерикой, что не отнять, когда уже вспыхнула

сеть:

соляризированное изображение короткого

замыкания

долины, облившейся нефтью, верней —

опрокинутой в нефть.

Становится понятно: нефть не только в недрах Земли, как в «Нефти», но и в недрах Промежутка, населенного Алеф-Ламедами. [60]

Пузырчатая взвесь — пена стратосферы — второй Топологии.

Категория I — солярное ослепление.

Здесь роль астронома и историка мне показалась

притворной.

«Нефть» — я записал, — это некий обещанный

человек,

заочная память, заочная память, уходящая

от ответа и формы,

чтобы стереть начало, как по приказу сына

был убит Улугбек.

Дословно: Исток.

В заключение хотелось бы отметить, что «Нефть» и инверсивно продолжающая ее тему как бы вовне, на поверхность, «Долина Транзита» — это одни из немногих известных автору этих заметок примеры захватывающего описания новых, до того находящихся в заочной памяти, пространственных отношений. По этой части они стоят в одном ряду с такими вещами, как «Божественная Комедия», рассказы Сигизмунда Кржижановского и поэма «Москва-Петушки». [61]

И все-таки в чем же причина такой увлекательной важности топологических мотивов художественной мысли?

Видимо, в том, что само пространство, как постороннее и враждебное, постоянно провоцирует человека на его исследование. Открытия великих исследователей пространства — более или менее косвенно — есть следствия инстинкта самосохранения. Гнетущее частное недоверие к устройству понятия места неоднократно в истории приводило к изменению его, места, общезначимых свойств. Возможно, это говорит о наличии обратного мимикрии механизма: если оказывается невозможным умилостивить враждебную по(ту)сторонность своим уподоблением ей, то возникает вполне естественное — потому что спасительное — стремление срочно покорить ее своей выдумке. Причем удача тем вероятней, чем чудесней оказывается выдумка.

Выдумка же только тогда чудесна — не когда она истинна, — а когда восхитительна и нова. Истина отчасти всегда — старое и неудивительное и в меньшей степени способна своим открытием что-либо изменить.

Идеи Евклида были ничуть не менее сногсшибательны для его времени, чем в конце концов завоевавшие реальность предположения Минковского. Неограниченная линейность пространства, в котором — хотя и мысленно — возможно бесконечное перемещение, для древних греков была идеей, рожденной бредом, но, скорее всего, именно она привела Александра на место Дария (среди пылающих нефтью гор). Учитывая же основное положение трезвого отношения к жизни — «ненаблюдаемое не существует», можно утверждать, что поход Александра, собственно, и был тем ратным импульсом, спровоцированным выдумкой, в результате которого пространство раздалось, развернулось по осям — и стало впервые Евклидовым.