Космос - читать онлайн книгу. Автор: Витольд Гомбрович cтр.№ 31

Тишина. Деревья. Тень. Полянка. Тишина. Я это тихонько сказал – но что мне могло грозить? В крайнем случае, он оскорбится и откажет мне от дома. Ну что же, порву, оборву, перееду в другой пансионат или вернусь в Варшаву, чтобы нервировать отца и доводить до отчаяния мать собственной персоной, которая для них просто невыносима… Ба, а он не оскорбился… – Вы грязная свинья, – добавил я. Полянка. Тишина. Для меня, собственно, только одно было важно: чтобы он не был сумасшедшим. Закрадывалось опасение, что это просто маньяк, mente captus, [10] a в таком случае терял всякий смысл и он сам, и все его возможные поступки или признания, тогда в основании и моей истории могли оказаться пустые бредни несчастного идиота – вздор, и больше ничего. Но, толкая его в свинство… ох, там я мог его использовать, там он смог как-то соединиться у меня с Ядечкой, с ксендзом, с моим котом, с Катасей… там он мог быть мне полезен, как еще один кирпичик для дома моего, упорно возводимого на окраине.

– Что вы на меня кидаетесь? – спросил он как бы между прочим.

– Я не кидаюсь. Покой природы…

В конце концов, если я его оскорбил, то это оскорбление где-то там, на расстоянии… почти как в телескоп.

– Я мог бы спросить: по какому праву?

– Вы развратник.

– Хватит! Хватит! С вашего разрешения, высокий суд, прошу и, наконец, я умоляю со снисходительностью выслушать меня; Леон Войтыс, образцовый отец семейства, под судом и следствием не состоявший, тяжким трудом я зарабатывал на хлеб, с утра раненько, изо дня в день, за исключеньем, разве, воскресенья, из дома в банчик, из банчика в домик, теперь на пенсии, но образцовый, как всегда, встаю я в шесть пятнадцать, а полдвенадцатого сплю уже (и если бриджик, то с разрешения дражайшей половины), я, милостивый государь, половине моей за тридцать семь годов супружеского проживанья ни разу ни с одной того… гм-гм… Не изменил. Ни разу. Тридцать семь. Ни разу! Взгляните на меня! Я добрый, нежный, вежливый, терпимый и покладистый супруг, я наилучший, нежно любящий отец, с людьми любезен и открыт, доброжелателен, всегда спешу на помощь, скажите, сударь, какие основания у вас судить о моей жизни, что я там, где-то, что-то, на стороне, пошел кривой дорожкой, преступно, тайно, пьянство, кабаре, разврат и оргии, мерзость и распутство с красотками-кокотками и вакханальи с одалисками при свете красных фонарей, но вы ведь видите, спокойно здесь сижу, беседую и, – выкрикнул он с торжеством мне прямо в лицо, – я correct [11] и tutti frutti! Tutti frutti! Ax ты, шельма!

– Вы онанист.

– Простите? Что? Как прикажете понимать?

– К своим со своим и за своим!

– Что это значит?

Я наклонился к самому его лицу и сказал:

– Берг!

Подействовало. Сначала он заерзал, удивившись, что это слово донеслось до него извне. Удивился и даже, посмотрев на меня со злостью, буркнул:

– Что вы в этом понимаете!

Но тотчас же затрясся от внутреннего смеха, казалось, что он распух от этого смеха: – Ха-ха-ха, правильно, конечно же, двойное и тройное бергованье бергом, спецификальная система потихусберг и секретусберг в любое время дня и ночи, охотнее всего за столиком обеденным, семейным подбемберговывать себе под взглядами дочурки и жены! Берг! Берг! У вас есть нюх, сударик мой! Однако ж, уважаемый, прошу…

Он стал серьезнее, задумался, вдруг будто вспомнил что-то, сунул руку в карман и показал мне на ладони: кусок сахара в бумажке – два или три леденца – сломанный зубец от вилки – две непристойные фотографии – зажигалку.

Пустячки!.. Пустячки, как те камешки-комочки, стрелки, палочки, воробьи! У меня вдруг появилась уверенность, что это он!

– Зачем это?

– Это? Карамелюмберги и наказаниумберги в инстанции Наивысшего Трибунала. Наказаниумберги Окружного отдела наказаний и карамелюмберги Отдела милостей-деликатесов. Наказание и награда.

– Кого пан так карает и награждает?

– Кого?

Он сидел, застыв в неподвижности с вытянутой рукой, и смотрел «себе» на руку – как ксендз, который перебирал «своими» пальцами, как Ядечка, которая «себя» любила… и… и… и… как я, который «себя» казнил… Опасение, что он может быть сумасшедшим, рассеялось, мне теперь казалось более правдоподобным, что мы оба над чем-то трудимся – и в поте лица. Да, тяжелая работа, работа на таком расстоянии, я вытер «себе» лоб, впрочем, сухой.

Жарко, но уже не так докучливо…

Он послюнил палец и потер им старательно по руке, а потом принялся задумчиво рассматривать ногти.

– Вы только о себе думаете, – заметил я.

Он развеселился как бы во весь голос и на все стороны и почти пританцовывал сидя:

– Ай, да, ай, да-да, слово чести, я только о себе думаю!

– Это вы того воробья повесили?

– Что? Кого? Воробья? Нет. Куда там!

– Кто же тогда?

– А я откуда знаю?

Разговор оборвался, я не знал, стоит ли его поддерживать, здесь, в застывшем пространстве. И начал счищать с брюк присохшую землю. Мы сидели на бревнышке, как два свата, только непонятно было, кого мы собирались сватать. Я снова сказал ему: – Берг… – Но тише, спокойнее, и предчувствие меня не обмануло, он взглянул на меня с одобрением и шепнул, пробормотал:

– Бергум, бергум, а пан, я вижу, бемберговец!

И спросил по-деловому:

– Вы бембергуете?

Потом засмеялся:

– Паночек любезненький мой? Догадался ли паночек, с чего это я допустил его до бемберга? Что себе думает пан разлюбезный головенкой своей? Что Леось Войтысов такой дурачок, чтобы кого попало до бергум-берг-бергума допускать? Шутки в сторону! Я вас допустил потому…

– Почему?

– Э-э-э, какой вы любопытный! Ну ладно, скажу.

Он легонько схватил меня за ухо – и дунул в ухо. – И скажу! Почему бы мне не сказать? Ведь пан себе дочку мою, Войтысувну, урожденную Войтысу, Лену-Гелену, берг берг бембергует себе в берг! Бергом. Потихоньку. Вы думаете, что у меня глаз нет? Озорник!

– Что?

– Проказник!

– Чего вы хотите?

– Тихоня! Паночек себе дочку мою берг! Тайнюсиумберг, любусиумберг, и хотелось бы паночку любезненькому вбемберговаться ей под юбчонку в самый марьяж, как любовникусбергу номер один! Ти-ри-ри! Ти-ри-ри!

Кора на дереве, сучки, ростки, так он знал, во всяком случае, догадывался… моя тайна уже не была тайной… но что он знал? Как с ним говорить? Как обычно или же… конфиденциально?