Космос - читать онлайн книгу. Автор: Витольд Гомбрович cтр.№ 20

Мы медленно направились в сторону дома, я, пани Кубышка, как воды в рот набравшая, суровая, оскорбленная, Леон с торчащим хохолком, помятый. Людвика не было, он возвращался из конторы только вечером. Катася свернула на кухню.

– Я призываю вас, господа, – начал Фукс в столовой, – к откровенности. Несомненно, здесь происходит что-то неладное.

Дроздовский, все для того, чтобы забыть о Дроздовском, но видно было, что он завелся и пойдет до конца. – Что-то происходит. Мы с Витольдом, как только приехали, сразу сообразили, но говорить об этом нам было неловко, ведь ничего определенного, одни ощущения… Но, в конце концов, пора начистоту.

– Я, собственно… – начал Леон. – Прошу прощения, – перебил его Фукс и напомнил, как мы, впервые появившись здесь, наткнулись на повешенного воробья… феномен, несомненно, многозначительный. Он рассказал, как мы обнаружили нечто, похожее на стрелку, на потолке в нашей комнате. Стрелка или не стрелка, возможно, это был самообман, тем более что накануне вечером нам тоже примерещилась стрелка, здесь, на потолке, вы помните, господа?., стрелка или, может, грабли… конечно, самовнушение не исключено, atenti! [1] Но мы из чистого любопытства, понимаете, господа, из спортивного интереса решили проверить.

Он описал наше открытие, местонахождение палочки, нишу в стене и закрыл глаза. – Гм-м-м… согласитесь, господа… повешенный воробей… висящая палочка… что-то в этом… Да еще как раз там, куда указывала стрелка.

Тут меня порадовала мысль о висящем коте – как палочка – как воробей – меня обрадовала ее логическая стройность! Леон встал, хотел сразу же пойти к палочке, но Фукс его задержал. – Подождите, пожалуйста. Сначала я должен все рассказать.

Однако рассказ у него получился путаный, паутина различных домыслов и аналогий опутывала его, я видел, как он слабел, даже в какой-то момент посмеялся над собой и надо мной, потом опять серьезно, но с усталостью паломника завел историю о дышле, что дышло, мол, нацелено… Почему бы не проверить, правда, господа? Если мы стрелку проверили, то и дышло можно. Мы это только так, для проверки. На всякий случай… Не то чтобы у нас были какие-нибудь сомнения относительно Катаси… только для проверки! И на всякий случай у меня в коробке была жаба, чтобы, если нас кто-нибудь застанет, свести все к шутке. Я забыл о жабе, когда уходил, поэтому Катася и принесла.

– Жаба, – сказала Кубышка.

Он рассказал об обыске, как мы все там осмотрели, но безрезультатно, ровным счетом ничего, но, представьте себе, в конце концов мы натолкнулись на одну деталь, пустяковую, конечно, совершенно, согласен, незначительную, однако повторяющуюся намного чаще, чем это необходимо, вы понимаете, господа, если что-нибудь повторяется чаще, чем обычно… сами рассудите, господа, я просто перечислю… И он начал декламировать, но неубедительно, слишком слабо!

Иголка, воткнутая в стол.

Перо, воткнутое в корку от лимона.

Пилка, воткнутая в коробочку.

Булавка, воткнутая в картонку.

Вторая булавка, воткнутая в картонку.

Гвоздь, вбитый в стену над самым полом. Ох, как же его обессилила эта литания; [2] усталый, истомившийся, он набрал воздуха, вытер уголки своих вылупленных глаз и лишился сил, как паломник, которому не хватило веры, а Леон закинул ногу на ногу со всеми признаками раздражения, тогда Фукс испугался, ему вообще не хватало уверенности в себе, ее отнял у него Дроздовский. Мной снова овладело бешенство, что я все время с ним фигурирую, я, у которого в Варшаве с семьей происходит то же самое, неприятие, отторжение, беда какая-то, но ничего не поделаешь…

– Корки, иголки… – буркнул Леон. Он не закончил, но этого было достаточно: корки, иголки, то есть чушь, чушь, куча мусора, и мы на ней, как два мусорщика.

– Подождите! – закричал он. – В том-то и цимес, что, когда мы вышли оттуда, пани, – обратился он к Кубышке, – тоже что-то забивала! Молотом! В бревно возле калитки. Изо всех сил.

Он смотрел в сторону. Поправлял галстук.

– Я забивала?

– Вы, пани.

– Ну и что?

– Как это что? Там все проткнуто-пробито, и пани тоже заколачивает!

– Ничего я не заколачивала, я только по бревну била.

Пани Манся извлекала слова из запасов неисчерпаемого и страдальческого терпения.

– Лена, золотко, объясни, почему я по бревну била.

Голос у нее был подчеркнуто нейтральный, каменный, а взгляд горел девизом «выдержу».

Лена как-то сжалась – больше намек на движение, чем само движение, – подобно улитке, некоторым растениям, всему, что сжимается или уклоняется при прикосновении.

Проглотила слюну.

– Лена, говори правду!

– Мама иногда… Это такой кризис. Нервы. Случается время от времени. Тогда хватает, что под руку попадет… для разрядки. Бьет, колотит или разбивает, если это стекло.

Лгала. Нет, не лгала! Это была и правда, и ложь одновременно. Правда, потому что со ответствовала действительности. А ложь, потому что ее слова (о чем я уже знал) важны были не их правдой, а тем, что исходили от нее, Лены, – как запах, взгляд. Ее слова были половинчатыми, опошленными соблазном, тревожащими, как бы зависающими в воздухе… Кто, кроме матери, мог бы уловить это осложнение? И пани Кубышка поспешила перевести ее показания на более предметный язык пожилой женщины.

– Я, господа, день за днем. Год за годом. С утра до вечера. Как белка в колесе. Вы, господа, меня знаете, я терпелива, спокойна, тактична, у меня хорошее воспитание. Но когда терпение лопается… я хватаюсь за что попало.

Она помолчала и сказала рассудительно:

– Хватаюсь за что попало.

Потом не выдержала и выкрикнула, растопырившись:

– За что попало!

– Золотко, – сказал Леон, она и на него закричала: – За что попало!

– За что попало, – сказал Леон, на что она закричала: – Не за что попало! А за что попало!

И утихла.

Я тоже тихо сидел.

– Понятно, – Фукс рассыпался в любезностях. – Совершенно естественно… столько работы, столько хлопот… Нервы! Да, да!.. Ну, это объяснилось… однако сразу потом раздался другой грохот, кажется, из дома, со второго этажа?…

– Это я, – отозвалась Лена.

– Она, – сообщила пани Манся с безграничным терпением. – Как услышит, что со мной что-нибудь такое случилось, так прибегает и за руки хватает или сама шуму наделает. Чтобы я в себя пришла.

И это объяснилось. Лена добавила несколько деталей. Они, мол, как раз вернулись из гостей, она, услышав, как мать грохочет, схватила мужнин ботинок (муж был в ванной) и била им по столу, а потом по чемодану… Все объяснилось, загадки той ночи оседали на сухом песке комментария – это меня не удивило, я был к этому готов, но все-таки трагично, что пережитые нами события сдувает с рук, как мусор, и все это валяется у нас под ногами: иголки, гвозди, молоты, удары и стуки… Я посмотрел на стол и увидел графин на подставке, щеточку для заметания крошек в форме полумесяца, очки Леона (он пользовался ими при чтении) и другие предметы – пассивные, будто испустившие последнее дыхание. И равнодушные.