Man and Wife, или Муж и жена - читать онлайн книгу. Автор: Тони Парсонс cтр.№ 59

— Гарри…

— Вы были там вдвоем.

— Гарри…

— Что?

— Это не то, что ты думаешь. Он хочет купить Компанию. Поэтому я встречалась с ним. Я не могла тебе прямо сказать, потому что знала, что ты… именно так и отреагируешь.

Впервые с того момента, как я вошел в дом, я посмотрел жене прямо в глаза:

— И что ты сказала ему?

— Я сказала то, что говорила и раньше, Гарри. Мы смотрели друг на друга.

— Я сказала ему «нет».

— Что еще он собирался купить? Лучше не говори. Я сам могу догадаться, черт возьми.

Я хотел пройти мимо нее, но она схватила меня за руку:

— Мне никто больше не нужен. Понял? Пора бы тебе уже знать об этом. Никто мне не нужен, Гарри. Никогда не был нужен. Но ты способен растоптать любовь, как какую-нибудь вещь. Так что ты либо прекратишь так себя вести, либо…

— Либо что?

— Либо я не знаю, что будет с нами.

Она прикоснулась к моему лицу, и тут заметила фотографию, которую я держал в руке. Она кивнула на нее:

— Это Пэт?

— А тебе не все равно?

— Гарри, ты несправедлив. — Она опустила руку. — Если я не люблю твоего сына точно так же, как и ты, то это не значит, что я тебя предаю.

Этим она меня проняла.

* * *

Эймон сорвался.

Возможно, это стало результатом грубой работы Эвелина Бланта. Журналист применил старый прием наемных писак: перед Эймоном он разыграл лучшего друга, а потом публично распял его в печати, написав статью «Не смешно» на десять машинописных страниц, в которой объяснил своим читателям, почему Эймон им совершенно не интересен и что он совсем ничего собой не представляет. Фотографии, однако, были хорошими. Темноволосьй Эймон стоял на ветру с развевающимися волосами. Его привлекательная внешность казалась частью окружающего ирландского пейзажа. Фотографии хорошо передавали его угрюмость и печаль.

А может, его довел известный шеф-повар. Первым заданием Эймона в передаче «Грешный мир» было взять интервью у Вилли Хискока, симпатичного повара из Северной Англии. Тот на протяжении всего эпизода с английским завтраком беспардонно рекламировал свою новую книгу «Еще раз прямо в глотку, красавчик», которая являлась продолжением его бестселлера «Прямо в глотку, красавчик». Эймону всегда претила такая наглая самореклама, но если в «Фиш по пятницам» ему удавалось счастливо опускать подобные веши, то теперь он ничего не мог поделать.

А может, это была группа ребят, которые довели его до срыва. Гермиона Гейтс никогда не скрывала факта, что она является фанаткой группы «Лэдз Анлимитед», состоящей из пяти красивых молодых бритоголовых парней, которые, конечно, могли взять несколько нот, но пропеть мелодию им уже было не под силу. Они же выполняли серию танцевальных па, которые походили на упражнения со сниженной нагрузкой для больных артритом.

На студийном мониторе отчетливо промелькнули трусики Гермионы, которая в восторге порхала под исполнение песни «Наша клевая любовь всегда жива» в трактовке «Лэдз Анлимитед». Тот же монитор показал Эймона (любимые альбомы «Неве Майнз» «Нирваны», «Физикал Граффити» «Лед Зеппелин»), который поглядывал на часы.

И тем не менее, возможно, Эймон все еще вел бы «Грешный мир» и по сей день, если бы его не попросили взять интервью у победителя шоу «Шесть пьяных студентов в одной квартире».

Победителем являлся некий Уоррен, загорелый, накачанный слесарь с пирсингом и обритой по моде головой, который надеялся, что успех в шоу позволит ему оставить свое ремесло и заняться чем-нибудь более полезным, например, стать ведущим игрового шоу или ди-джеем на Ибице.

Уоррен сидел между Гермионой и Эймоном, у которого был совершенно отрешенный вид. Отставной слесарь задрал свою майку и продемонстрировал налитые мышцы и бриллиантовый гвоздик в пупке:

— По мне, значит, какой важный момент? В шестую неделю случилось это. Когда я засек, что Даррен спер из холодильника мое молоко. Не спросивши, да?

Гермиона нахмурилась, стараясь вспомнить:

— Вы были очень рассержены, душка, правда? Эймон низко склонил голову.

— Ну, по мне, главное — спросить про молоко, а не хватать чужое, — глубокомысленно изрек Уоррен.

— Абсолютно прав, душка. Я, значит, тоже бы спросила тебя на месте Даррена. Глупыш ты.

Эймон закрыл лицо руками.

— Хлоя и Зоэ, да? Они хотели, чтобы я, значит, не выступал против Даррена, да? Ну на кого мне свалить-то все, потому что у нас обоих была причина, неправильно нас родители воспитали.

Вдруг Эймон вскочил на ноги и заговорил в камеру номер два, над которой горела красная лампочка. Я почувствовал прилив гордости. Даже в самых стрессовых ситуациях он всегда смотрел в снимающую камеру.

— Выключите, — сказал он. — Выключите это немедленно!

— Душка? — произнесла Гермиона Гейтс.

— Вы отравляете свой разум этой белибердой! Мы все этим страдаем. Что с нами происходит? Раньше на экранах показывали героев. Теперь мы снимаем людей недостойных. На которых мы сами смотрим свысока.

Эймон посмотрел на Гермиону и Уоррена с искренней грустью:

— Я не хочу принимать в этом участия.

Он сорвал с себя микрофон, вынул из уха передатчик и швырнул все это к ногам администратора.

— Я иду сейчас на улицу. Меня не будет какое-то время.

И он ушел. Мы с Барри Твистом сидели на галерее и следили, как он уходил.

— Ты ведь понимаешь, что ему уже больше в этом городе никогда не выступать? — сказал Барри.

— Иногда приходится начинать сначала, — ответил я. — Это больно и неприятно. Но иногда нужно сделать перерыв и начать сначала.

* * *

Утром моя мама должна отправиться в больницу.

Я собирался заехать за ней домой. Я уже знал, что она наденет то, что называет своим выходным костюмом, а потом я повезу ее в больницу, расположенную в соседнем городке. Там-то ее и прооперируют. Операция называется удаление грудной железы, мастектомия.

Ей удалят грудь, где обнаружили опухоль. Она потеряет одну грудь, чтобы сохранить себе жизнь. Эта грудь — одна из округлостей, в которые влюбился мой отец, когда мама была еще юной девушкой, и никогда не переставал любить, даже когда они оба состарились. Грудь, вскормившая меня, будет удалена, отрезана, чтобы оградить маму от опухоли, которая хочет ее убить. Эта плоть, давшая мне жизнь и так восхищавшая моего отца, наполняя его чувством благоговения, будет отрезана. И что потом? Ее выбросят? Сожгут? Сохранят для медицинских опытов?

Я не мог думать обо всем этом. И никакие брошюры — ни «Беседы со своими детьми о раке груди», ни «Жизнь с лимфедемой», ни «Комплекс упражнений после операции на груди» — не давали намека на то, что станет с ампутированной грудью. Накануне вечером я сидел в гостиной старого дома и пил одну чашку сладкого крепкого чая за другой. Я чувствовал, что мама вступила в некую схватку, борьбу. Все сразу стало неопределенным, нестабильным, противоречивым. Грудь и опухоль. Любовь и болезнь. Жизнь и смерть.