Блаженны мертвые - читать онлайн книгу. Автор: Йон Айвиде Линдквист cтр.№ 68

Девочка остановилась, словно почувствовав спиной взгляд Флоры. Скрежет в голове не утихал ни на минуту — о том, чтобы последовать за ней, не могло быть и речи. Девочка двинулась дальше, исчезнув в соседнем дворе.

Ноги Флоры стали как ватные. Всхлипнув, она осела на скамейке и отвела взгляд. Скрежет прекратился.

Флора зажмурилась. Подложив под голову рюкзак, она улеглась на скамейку спиной к тому месту, где только что была девочка, и обхватила плечи руками.

Я ее видела, — мысленно твердила она. — Она была здесь, и я ее видела.

Найти нужный дом оказалось непросто. Новые указатели, похожие на те, что обычно висели в больницах, чередовались со старыми, которые, по-видимому, забыли снять. В результате возникла путаница с номерами, и это при том, что отличить один корпус от другого и так было практически невозможно. Все это напоминало огромный лабиринт с мечущимися, как крысы, людьми. Спросить дорогу было не у кого.

К тому же Давид никак не мог сосредоточиться. Стоило ему хоть немного начать ориентироваться в этой дурацкой системе, как в голове опять начинали звучать чужие голоса и цифры, и он снова сбивался — это было все равно что пытаться решить математическую задачку, когда тебе на ухо бубнят случайные числа. Иногда ко всему этому примешивались волны чужого страха, царящего вокруг.

Выпить. Срочно. Выпить и успокоиться.

Его охватило непреодолимое желание выпить — он не мог с уверенностью сказать, исходило ли оно от него самого или от Стуре. Скорее всего, и то, и другое, и Давид представил себе, как воображаемая смесь вина с виски льется в воображаемую глотку.

Самое неприятное в телепатии заключалось не в том, что он мог читать мысли Стуре, Магнуса или кого-то еще, а в том, что он не знал, где его мысли, а где чужие.

Теперь он понимал, почему ситуация в больнице была невыносимой.

Чужие мысли, как правило, были слабее собственных и быстро терялись в гуле остальных голосов и образов. Минут через десять Давид уже научился вычленять свои мысли из общего потока сознания. Но при большом скоплении оживших отделить свои мысли от чужих было нереально — сотни разных «я» сливались воедино, смешиваясь, как акварельные краски.

— Пап, я устал, — произнес Магнус. — Долго нам еще?

Они стояли в арке между двумя корпусами. Люди входили и выходили из подъездов, — судя по всему, большинству все же удалось отыскать нужные квартиры. Стуре посмотрел на номер дома и вытер пот со лба.

— Идиоты, — заключил он. — Приспичило им нумерацию менять. Ай!

Стуре вскинул руку к нагрудному карману и сжал кулак, но вовремя сдержался.

— Хочешь, я его возьму? — спросил Давид.

— Ага.

Стуре огляделся по сторонам и распахнул пиджак. На груди рубашки зияла здоровенная дыра. Бальтазар барахтался во внутреннем кармане пиджака, пытаясь выбраться наружу. Давид взял кролика, молотящего воздух лапами, и посадил его в свой карман. Кролик продолжал вырываться.

— Мы скоро придем? — повторил Магнус.

Давид присел на корточки перед сыном.

— Скоро, — ответил он. — Как голова? Не болит?

Магнус потер лоб:

— Не-а, только голоса всякие...

— Знаю, я тоже их слышу. Тебе очень неприятно?

— Да нет. Я думаю про Бальтазара.

Поцеловав сына в лоб, Давид встал. Прислушался. Что-то изменилось. Голоса в голове стали тише, почти совсем умолкли, сменившись какой-то непонятной картинкой — длинные золотистые стебли и мягкое, лучистое тепло. Тепло какого-то другого тела.

Стуре стоял как вкопанный, разинув рот, затем медленно повернулся.

Тоже, наверное, видит, — подумал Давид. — Что же это такое?

Стуре посмотрел на Давида и схватился за голову.

— Так вот, значит, оно как, — произнес он с расширенными от ужаса глазами.

Давид ничего не понимал. Впервые за все это время он испытывал безмятежное спокойствие, чувствуя, как рядом бьется чье-то сердце — часто-часто, пожалуй, больше ста ударов в минуту, — и все же этот мерный стук вселял в него покой.

— Господи, откуда ж столько мыслей!.. — продолжал Стуре. — Так и с ума сойти недолго...

До Давида вдруг дошло, что это за стебли — если бы не размер, он бы сразу их узнал. Это была солома, только толщиной в палец. Он лежал на сене, прижавшись к теплому боку, и соломинки казались огромными, потому что он сам был маленьким. Бальтазар.

Давид считывал сознание кролика. Теплый бок и удары сердца принадлежали матери-крольчихе.

Стуре подошел к Давиду и протянул руку.

— Я его, пожалуй, опять возьму, — сказал он. — Уж лучше так.

— Вы чего там? — спросил Магнус.

— Смотри...

Давид сделал знак Стуре, и все трое присели на корточки, образовав круг. Давид вытащил из кармана Бальтазара и протянул его Магнусу.

— Вот, — сказал он, — потрогай.

Магнус взял кролика, прижал его к груди и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Стуре оттянул лацкан пиджака, понюхал внутренний карман и поморщился. На светлой подкладке виднелись темные подтеки. Не прошло и минуты, как у Магнуса на глазах выступили слезы. Давид склонился над сыном:

— Ты чего? Что случилось?

Магнус посмотрел на Бальтазара влажными глазами:

— Он не хочет у меня жить. Он хочет жить с мамой.

Давид и Стуре переглянулись, и тесть произнес:

— Понятное дело. Только мама бы его все равно бросила.

— Как это — бросила? — не понял Магнус.

— А вот так. Чтобы он научился жить самостоятельно. Так что ему еще повезло, что теперь он будет жить с тобой.

Давид не знал, правду говорит тесть или нет, но на Магнуса это явно подействовало. Он крепче прижал Бальтазара к груди и заговорил с ним ласково, как с маленьким ребенком:

— Бедненький мой Бальтазарчик. Я буду тебе вместо мамы.

Как ни странно, кролика это как будто успокоило — он перестал вырываться и затих у Магнуса на руках. Стуре огляделся по сторонам.

— Давайте-ка я его все же спрячу.

Бальтазар снова очутился в кармане Стуре, и они продолжили поиски. Они отыскали нужный корпус по чистой случайности. «17 А-Г» — гласила табличка над подъездом.

За те несколько минут, пока они возились с кроликом, обстановка вокруг сильно изменилась — вдали раздавались звуки бьющегося стекла, хлопанье дверей и даже крики. Спешащие мимо люди прибавляли шаг и нервно оглядывались, а в воздухе нарастал какой-то странный звук, похожий на назойливое гудение комара.