Покуда я тебя не обрету - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 24

– Когда ты вырастешь, Джек, – сказала она, – у тебя будет полным-полно девушек.

– Почему? – спросил мальчик.

– Эй, думай, что ты ему говоришь, – сказала Алиса.

Невысокая полная симпатичная девушка с длинными волосами тоже встала на колени перед Джеком.

– Прости нас, пожалуйста, – хором сказали девушки. Джек не понял, к кому они обращаются, к нему или к маме.

Алиса села на кровать и тяжело вздохнула.

– Ну и какую татуировку вы хотите? – сказала она, смотря мимо девушек; она очень старалась не глядеть им в глаза. Наверное, Алиса увидела какую-то ауру безрассудства, окружающую двух бравых девушек, и поняла, что Джек тоже это чувствует.

Высокая и Невысокая и в самом деле собирались сделать одну татуировку на двоих – разбитое на две половинки сердце (на этот раз с трещиной по вертикали), так чтобы одну половинку Алиса вывела на левой груди Высокой, а другую – на левой груди Невысокой. Не очень-то оригинально, подумал Джек, но даже в четыре года он уже понимал, что в самой идее сделать себе татуировку оригинального чрезвычайно мало. Мало того, что разбитое сердце едва ли не самая массовая татуировка, так ведь еще способов изобразить его очень немного, ну а уж место, где его изображают, почти всегда одно и то же.

В те дни татуировка еще играла роль этакого сувенира – памяти о поездке, о любви всей твоей жизни, о разбитом сердце, о гавани, где тебе довелось побывать. Тело служило чем-то вроде фотоальбома, так что от татуировок не требовалось быть произведениями искусства. Да они и не были ни искусно выполненными, ни приятными на глаз – хотя отвратительными не были тоже, по крайней мере, татуировщики никогда не пытались намеренно делать плохую работу. И конечно, старые татуировки всегда сентиментальны – у несентиментальных людей не принято метить себя на всю оставшуюся жизнь.

Да и как татуировкам быть оригинальными, если их смысл – выражать что-то совершенно ординарное, например, твои чувства к матери, к возлюбленному, который тебя бросил, твой первый выход в море. Впрочем, это все моряцкие татуировки, а моряки – сентиментальный народ.

Наверное, музыканты тоже, по крайней мере, эти две девушки, Высокая и Невысокая. Выглядели они, наверное, вульгарно, но ненависти к ним Алиса не испытывала, да и с точки зрения возраста у нее не оказалось возражений. Даже Джек видел, что они значительно старше Ингрид My.

Высокую звали Ханнеле; она сняла свитер и водолазку, и выяснилось, что лифчик она не носит. Джека, конечно, очень интересовали груди, но на этот раз его внимание куда больше привлекли ее небритые подмышки. Она была широкоплечая, груди у нее не слишком превосходили по размеру груди Ингрид My, а удивительные волосы под мышками оказались лишь немного темнее волос у нее на голове. Над пупком красовалось родимое пятно, по форме похожее на штат Флорида, оно накрывало пупок этакой шляпой бордового цвета.

Алиса включила «Джоунси», Ханнеле сжала губы и стала насвистывать. Джек хотел запомнить мелодию, но шум машины ему мешал. Ханнеле сидела на подоконнике, широко расставив ноги. Настоящим леди так сидеть ни в коем случае не полагается, но Ханнеле носила джинсы, а кроме того, она же играет на виолончели, для нее эта поза привычная.

Много лет спустя, когда другая, на этот раз полностью обнаженная женщина играла для Джека на виолончели, он вспомнил о Ханнеле и задумался, не приходилось ли и ей играть вот так, полностью обнаженной, для Уильяма. Джеку снова стало стыдно – оттого, что у них с папой отыскался такой вот общий опыт. Он понял тогда, чем Ханнеле привлекла Уильяма. Она была бравая девушка, без дураков, – она сидела и насвистывала, и даже когда Алиса выводила трафарет у нее на ребрах, ни звуком не показала, что ей больно.

Когда мама включила «Роджерс» и принялась закрашивать сердце на Ханнеле, Джек пересел на кровать к невысокой, полной и симпатичной. Ее звали Ритва, груди у нее были больше, чем у Ханнеле, и Джек все пытался не заснуть – ему хотелось посмотреть, как мама будет ее татуировать.

Наверное, получалось у него не очень, потому что мама сказала:

– Вот что, Джек, иди-ка почисть зубы и надень пижаму.

Мальчик отправился к раковине чистить зубы. Мама не раз говорила ему, чтобы он не пил воду из-под крана; рядом с раковиной Алиса держала кувшин с питьевой водой, и Джеку полагалось полоскать рот только ею.

Прополоскав рот, он переоделся в пижаму, спрятавшись за открытой дверью шкафа, чтобы Ритва и Ханнеле не увидели его голым, – а потом снова уселся на кровать рядом с Ритвой, которая заранее заботливо откинула одеяло, а когда он лег, заботливо подоткнула его. Слышен был только шум машины и свист Ханнеле, тихий, но бравый.

– Сладких тебе снов, – сказала Ритва и поцеловала его. – Вы разве не так говорите у себя в Англии, «сладких тебе снов», а? – спросила она у Алисы.

– Когда как, – ответила Алиса. Джек отметил, какой грубый у мамы тон, он раньше не слышал, чтобы она так говорила.

Наверное, «сладких снов» ей желал Уильям. Наверное, он говорил эти слова и Алисе, и Ритве, и Ханнеле – Джек так подумал, потому что когда Ритва произнесла эти слова, Ханнеле на несколько мгновений замолкла, будто боль от уколов в грудь и в кожу над ребрами внезапно стала ей невыносима. Но она же бравая девушка, решил Джек, так что дело тут не в иглах, а именно в «сладких снах».

Ему уже очень сильно хотелось спать, глаза против воли снова и снова норовили закрыться, и он тогда протянул руку и пощупал ее мягкий свитер. Затем он ощутил, как его маленькие пальцы сжимает ее теплая ладонь.

Наверное, тут Джек услышал, как мама сказала:

– Вы, конечно, не знаете, куда он отправился на этот раз.

– Он нам не сказал, – вероятно, ответила Ханнеле, не переставая насвистывать.

– Вы же с Джеком гонитесь за ним, как охотничьи псы, – совершенно четко расслышал Джек слова Ритвы. – Думаю, поэтому он и молчит.

– Ах, вот он, значит, как выражается, мы «гонимся за ним, как псы», – сказала Алиса.

– Нет, это не он, это я так говорю, – ответила Ритва.

– Мы с Ритвой все время так говорим, – сказала Ханнеле.

– Но вы согласитесь со мной, что он в ответе за Джека, – сказала им Алиса.

Они и вправду согласились, но этот разговор был из тех хельсинкских бесед, что Джек запомнил плоховато, – еще бы, он почти спал. Один раз он проснулся и увидел, как ему улыбается симпатичная Ритва, по ее лицу он решил, что она воображает себе, будто Джек – не Джек, а его папа. Он видел лицо Ритвы не в последний раз – с тех пор она частенько ему снилась.

К сожалению, ему так и не удалось увидеть полные груди Ритвы, и он так и не узнал, бреет она подмышки или нет. Когда он проснулся опять, рядом с ним на подушке спала Ханнеле, одетая в одну только водолазку, без свитера. Наверное, она заснула, ожидая, пока мама выведет на Ритве вторую половинку разбитого сердца. Тату-машина мерно гудела где-то рядом, но мама сидела так, что ни грудей, ни подмышек Ритвы Джеку не видно было, из-за маминой спины выглядывало только ее лицо, искаженное гримасой боли.