Молитва об Оуэне Мини - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 102

Сегодня в Торонто снова солнечно; фруктовые деревья цветут вовсю — особенно груши и яблони, в том числе дикие. Вполне возможны кратковременные ливни. Оуэн любил дождь. Летом на дне карьера бывает невыносимо жарко, да и пыль всегда раздражает. Дождь хотя бы немного охлаждает каменные плиты и прибивает пыль. «ВСЕ, КТО РАБОТАЕТ В КАРЬЕРАХ, ЛЮБЯТ ДОЖДЬ», — сказал как-то Оуэн Мини.

Я велел девушкам из своего двенадцатого перечитать первую главу «Тэсс из рода д'Эрбервиллей», которую Гарди назвал «Фаза первая. Девушка». Даром что я обращал их внимание на то, как Гарди любит по ходу повествования исподволь предвещать будущие события некоторыми намеками, весь класс благополучно проморгал этот художественный прием. Ну как же они могли так небрежно проскочить сцену гибели лошади? «Никто не винил Тэсс так, как она сама винила себя», — пишет Гарди; а чуть позже он даже говорит: «На ее бледном лице не было ни слезинки, словно она сама поставила на себе клеймо убийцы». А что класс думает насчет внешности Тэсс? «Ее отличала пышная, рано созревшая фигура, отчего она больше походила на женщину, чем на девушку». Да ничего они не думают.

— Может быть, она чем-то на вас похожа? — обращаюсь я ко всему классу. — Что вам приходит в голову, если кто-нибудь из вас так выглядит?

Тишина.

А что, на их взгляд, произошло в конце «Фазы первой» — Тэсс соблазнили или изнасиловали? «Она крепко спала», — пишет Гарди. Он что же, хочет сказать, д'Эрбервилль «сделал это», пока она спала?

Тишина.

Перед тем как они потрудятся прочитать следующую главу романа, озаглавленную «Фаза вторая. Больше не девушка», я попросил их дать себе труд перечитать первую главу — или почитать наконец ее в первый раз, что тоже вполне возможно.

— Будьте внимательны, — предупредил я их, — когда Тэсс говорит: «Неужто вам никогда не приходило в голову, что если так говорят все женщины, то некоторые и вправду могут это чувствовать?» — обратите внимание на эти слова! Обратите внимание, где Тэсс хоронит своего ребенка — «в том захудалом уголке Божьих владений, где он позволяет расти крапиве и где покоятся все некрещеные младенцы, известные пьяницы, самоубийцы и прочие несчастные, чьи души, скорее всего, прокляты вовек». Попробуйте понять, что сам Гарди думает о «Божьих владениях» — и что он думает о невезении, о совпадениях, о так называемых обстоятельствах, на которые мы не в силах повлиять. Считает ли он, что, будучи целомудренной натурой, вы подвергаетесь большим испытаниям, скитаясь по свету? Или наоборот — меньшим?

— Сэр? — обратилась ко мне Лесли Энн Гру. Это прозвучало очень старомодно; в школе епископа Строна меня уже сто лет никто не называл «сэр» — за исключением новеньких. А Лесли Энн Гру учится здесь уже много лет. — Если завтра снова будет хорошая погода, — сказала Лесли Энн, — можно, чтобы у нас урок был на улице?

— Нет, — ответил я; но я сегодня какой-то вялый — мне тоскливо и уныло. Я знаю, что сказал бы ей Голос.

«ТОЛЬКО ЕСЛИ БУДЕТ ДОЖДЬ, — сказал бы Оуэн. — ЕСЛИ С НЕБА ЛИВАНЕТ, ТОГДА МЫ СМОЖЕМ ПРОВЕСТИ УРОК НА УЛИЦЕ».

В самом начале зимнего триместра — мы были тогда в десятом классе Грейвсендской академии — страдающий подагрой школьный священник, преподобный мистер Скаммон — отправитель внеконфессиональных богослужений и бесцветный преподаватель религиоведения и Священного Писания, — поскользнулся на обледеневших ступеньках церкви Херда, разбил голову и так и не пришел в сознание. Оуэн, впрочем, придерживался мнения, что преподобный мистер Скаммон никогда в него и не приходил до конца. Еще несколько недель после кончины священника его сутана и трость висели на вешалке в ризнице — словно старый мистер Скаммон покинул этот мир всего на несколько минут, чтобы прогуляться до ближайшего туалета. Для поисков нового школьного священника собрали еще одну конкурсную комиссию, а пока попросили вести занятия по истории религии и Священному Писанию преподобного Льюиса Меррила.

В девятом классе мы с Оуэном уже пережили первую часть учебного курса старого мистера Скаммона по истории религии: эдакий всеохватный и поверхностный — от Цезаря до Эйзенхауэра — обзор основных мировых религий. Мы как раз и теперь маялись со второй частью плюс курс по Священному Писанию, когда старый священник ступил на роковые обледеневшие ступеньки церкви Херда. Преподобный мистер Меррил привнес в оба курса свое знакомое заикание и почти столь же знакомые сомнения. На занятиях по Священному Писанию он заставлял нас вникать в смысл сказанного в Библии — находить бесчисленные примеры тому, о чем говорится в стихе 20 пятой главы Книги пророка Исайи: «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом…» На занятиях же по религиоведению — это был трудный курс «религии и литературы» — он предложил нам объяснить, что имел в виду Толстой, когда написал в «Анне Карениной»: «Ответа не было, кроме того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться».

На уроках по обоим предметам пастор Меррил проповедовал свою философию, сводимую к знакомой формуле: «Сомнения составляют суть веры и ни в коем случае не противоречат ей». Этот постулат сейчас вызывал у Оуэна гораздо больший интерес, чем раньше. Очевидно, дело тут было в ключевом положении — «вера без чудес». Вера, нуждающаяся в подкреплении чудесами, перестает быть верой; не просите доказательств — вот что неустанно, день за днем пытался внушить нам пастор Меррил.

— НО ЧЕЛОВЕКУ НУЖНО ХОТЬ МАЛЕНЬКОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, — говорил Оуэн Мини.

— Вера сама по себе уже чудо, Оуэн, — говорил пастор Меррил. — Первейшее чудо, в которое я верю, — это сама моя вера.

Оуэн глянул недоверчиво, но промолчал. Наши классы на занятиях по религиоведению — да и на уроках Священного Писания тоже — представляли собой сборище воинствующих атеистов. Если не считать Оуэна Мини, мы были кучкой болванов-нигилистов, все принимающих в штыки, — до того непробиваемых, что Джек Керуак и Аллен Гинсберг казались нам интереснее, чем Толстой, — так что преподобному мистеру Меррилу с его заиканием и потрепанным набором сомнений пришлось с нами здорово помучиться. Он заставил нас прочитать роман Грэма Грина «Сила и слава» — Оуэн потом написал зачетную работу под названием «ПЬЮЩИЙ ПАДРЕ: ЖАЛКИЙ ПРАВЕДНИК». Мы также читали «Портрет художника в юности» Джойса, «Варавву» Лагерквиста и «Братьев Карамазовых» Достоевского — Оуэн написал за меня работу под заголовком «ГРЕХИ СМЕРДЯКОВ: УБИЙСТВЕННОЕ СОЧЕТАНИЕ». Бедный пастор Меррил! Мой старый добрый конгрегационалистский священник неожиданно оказался в роли защитника христианства — причем даже Оуэн оспаривал его методы защиты. У нас в классе обожали Сартра и Камю — их идея насчет «неоспоримой очевидности жизни без утешения» [17] приводила нас, подростков, в восторг. Преподобный мистер Меррил мягко возражал нам с помощью Кьеркегора: «Ни один человек не вправе внушать другим, будто вера есть нечто ничтожное или легкое, тогда как вера — величайшее и труднейшее из дел» [18] .