Дорога в декабре - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 94

Как вкусно, боже мой. Засыпьте меня прямо сейчас, я знаю, что такое счастье.

Вова развернулся, чтобы еще принести закуси, и все-таки получил по заду совком лопаты.

— Ах ты, червь земляной! — закричал он весело и мстить не стал.

Вадик тоже смеялся. Во рту его виднелся белый непрожеванный хлеб, и это казалось мне красивым. У Вадика были замечательные, крепкие, белые зубы — ив зубах белый мякиш.

— Давай заканчивать, поехали за гробом, — сказал Вова. — Кто там у нас сегодня? Бабка?

Делая скорбные лица, мы вошли в квартиру.

Еще по дороге на четвертый этаж мы перестали разговаривать, чтобы хоть как-то себя угомонить. Иначе ввалились бы к покойнику потные, в розовых пятнах юного забубенного здоровья и двух на троих бутылок водки, зубы скачут, и в зубах клокочет гогот дурной.

Тихие, вдоль стен бродили родственники; женщины — в черных платках, мужчины — в верхней одежде. Не находя себе дела, мужики каждые десять минут выходили курить в подъезд.

— Выносить? — спросили нас, словно мы были главные в этом доме.

— Да, — ответил я.

— Помочь вам?

— Нет, мы сами.

До недавних пор я по лестницам подъездов перетаскивал только шкафы. Теперь выяснил, что гроб ничем, в сущности, от мебели не отличается. Только его переворачивать нельзя.

Вова всегда шел первым и нес узкий конец, ноги. Мы с Вадей топорщились сзади.

За нами медленно ступали несколько родственников или близких. На их темных лицах отражалась уверенность, что мы вот-вот уроним гроб.

Но мы свершали свое дело бодро и почти легко.

У подъезда поставили гроб на табуретки. Выдохнули втроем.

— Не сфотографируешь бабушку? — спросил меня кто-то.

— Запросто, — ответил я, еще не переведя дыхание, как обычно удивляясь, на кой черт людям нужны изображения покойников. И куда они их, на стену вешают? «Видите, детки, это ваша бабушка». Или вклеивают в альбом. «Вот мы на пляже, вот у соседей на даче, а это, значит, похороны… Я тут плохо получилась, не смотри».

Мгновенный снимок я положил в карман, чтоб проявился, не зацепив зимнего солнышка и слабого снежка.

Подъехал автобус, вышел водитель, раскрыл задние ворота своей колымаги.

Родственники куда-то убрели, даже тот, кто просил меня сделать снимок.

— Ну, чего, грузитесь, — предложил водила.

Вадя пожал плечами: он опять улыбался.

— Слушай, давай загрузимся, пока нет никого, — предложил мне Вова. — У меня уже ноги замерзли. А то выйдут… будут топтаться тут…

Родственники вышли прощаться действительно не ранее чем через четверть часа, а бабушка уже была в автобусе.

К тому времени мы успели поругаться с водителем, требуя у него включить печку; он смотрел на нас как на придурков и не включал.

— Не скучай, бабка, сейчас поедем, — вполне серьезно говорил я, но моих дурных братьев, притоптывавших ледяными ногами в окаменевших от мороза ботинках, это несказанно смешило.

— Что ж, и проститься нам не дадут? — сказал слезливый женский голос. Вслед за голосом открылась дверь, и мы увидели маленькое заплаканное лицо, едва видное в черных кружевах, настолько обильных, что уже неприличных.

— Нам опять ее на улицу вынести? — нагло спросил Вова.

— Да чего уж… — ответила женщина.

К нам заскочил какой-то мужик, видимо, очень довольный, что гроб вытаскивать не стали.

— Замерзли, пацаны? — спросил приветливо.

— А то…

Вот чего я никогда понять не могу, так это речей у могилы. Стоишь с лопатой и бесишься: так бы и перепоясал говорящего дурака, чтоб он осыпался, сука, в рыжую яму. Стыдно людей слушать, откуда в них столько глупости.

Забивать гробовые крышки длинными, надежными гвоздями я тоже отчего-то не люблю; но, скорей, просто потому, что у меня это не получается так же ловко, как у Вовы. Он вгоняет гвоздь с трех ударов — красиво работает…

Опускать гроб куда больший интерес: что-то в этом есть от детских игр, от кропотливой юной, бессмысленной работы. В этом деле нам всегда помогает кто-то из мужиков, пришедших проститься: потому что нужны не три, а четыре человека.

А засыпать и вовсе весело… Скинем куртки, по красивым нашим лицам стекает радостный, спорый пот, взлетают лопаты. Сначала громко, ударяясь о дерево, а потом глухо падает земля. Все глуше и глуше. И вот уже остается мягкий холмик, и всю свою утреннюю над промерзлой землей работу мы свели на нет.

Здесь остается время хорошо покурить, пока все неспешно расходятся. Мы курим, слизывая с губ замерзающую соленую влагу. Сейчас нас отвезут на поминки, в какое-нибудь затрапезное кафе, и мы напьемся.

Мы всегда рады, что сажают нас куда-нибудь с краю, а лучше за отдельный стол.

Я люблю дешевые кафе, их сырой запах, словно там круглые сутки варится суп и в супе плавают уставшие овощи, чахлый картофель, расслабленная морковь, и кажется, в числе иного еще случайный халат поварихи, если не весь, то хотя бы карман…

В дешевых кафе темные оконца, на них потные изразцы, и подоконники грязны. Стулья, когда их отодвигаешь, издают гадкий визг по битым квадратам плитки, и столы раскачиваются, поливая себя компотом. У нас на столе компот, мне он не нравится, но я его выпью.

Сначала мы ведем себя тихо, съедаем все быстро, поэтому новые блюда начинают разносить с нашего стола. Он всегда пустой, наш стол, через две минуты на нем нет даже горчицы, ее Вова выскреб своими тяжелыми, потрескавшимися пальцами; только серая соль комками осталась в солонке. Соль насыпали бы на хлеб, но хлеб мы съели, едва рассевшись.

Через полчаса поминки становятся шумны, и нас уже никто не слышит и не видит. Иногда только ктонибудь подсядет, скажет, что хорошая бабушка была. И мы выпьем с ним не чокаясь, хотя он норовит боднуть наши стаканы своим. Не привык еще, у него это, быть может, первая бабушка, а у нас уже никто не вспомнит какая.

Вова, наглая его морда, сходив отлить, уже разузнал, где стоят ящики с водкой, числом два, и ухватил там бутылку без спроса — нам долго не подносят, а еды еще много, насытив первый голод, мы начинаем расходовать ее бережно.

Только поняв, что родные уже значительно поредели, а наши юные, непотребно веселые голоса слишком громко звучат в опустевшем зале кафе, мы догадываемся, что надо собираться.

Глотаем пищу, засовываем надкусанный пирожок в карман, новую бутылку, разлив чуть не по целому стакану, выпиваем залпом и выбегаем на улицу, остудить горячие головы.

Курим, толкаемся, вглядываемся друг в друга нежно. Каждый не желает расходиться и ждет, что события сами по себе примут какой-нибудь удивительый оборот.

— По домам пойдем или что? — спрашивает Вова, и я слышу в его голосе лукавство.