Клиника С... - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 25

С раскрытым конвертиком в руках Моршанцев вышел из палаты, пригласил Машу в пустую ординаторскую и там потребовал объяснений. Маша, нисколько не смутившись, ответила, что так поступают многие медсестры и что вечером она заглядывает в каждую палату, проверяя, не осталось ли на тумбочках непринятых лекарств. Конечно же, в ответ дважды было вставлено: «Не первый день работаем» с прямым намеком на моршанцевское неофитство. [12] Моршанцев поинтересовался, почему бы в таком случае не раздавать лекарства как положено, если уж все равно приходится обходить все палаты, и услышал в ответ, что у врачей есть свои трудности, а у сестер — свои. В конце концов, Маша пообещала больше не оптимизировать раздачу лекарств, но по лукавым глазам ее явственно читалось, что обещанию этому грош цена. По-хорошему полагалось поговорить со старшей сестрой, возможно — написать докладную, но не хотелось зарабатывать репутацию убежденного ябедника, от которой потом уже никогда не удастся избавиться. Да и потом не годится врачу по каждому вопросу бегать к старшей медсестре, надо учиться решать проблемы самостоятельно, опираясь на собственный авторитет.

— Можно, — в доброжелательно-почтительном тоне медсестры Моршанцев почувствовал подвох.

— Анапроган [13] может вызывать тошноту и изжогу?

— Может, — Моршанцев удивился простоте вопроса. — Диспепсические явления — одно из побочных действий анапрогана, разве вы не знали?

— Слышишь, Оль, что Дмитрий Константинович говорит? — Маша легонько потрясла продолжающую рыдать напарницу за плечо.

— Слышу! — не меняя позы, глухо откликнулась Ольга.

— Спасибо, Дмитрий Константинович, — церемонно поблагодарила Маша.

— Пожалуйста, — так же церемонно ответил Моршанцев. — Еще вопросы будут?

Маша отрицательно покачала головой.

Моршанцев ушел в ординаторскую. Довжик и Микешин, должно быть, успели обо всем договориться, потому что увлеченно обсуждали сериал «Интерны», точнее — спорили, не сходясь во взглядах. Микешин считал «Интернов» прикольными, а Довжик возмущенно доказывала, что это никакая не комедия, а настоящее глумление над медициной и медиками.

— Да вы только вспомните, на каких фильмах о врачах выросли мы, — Довжик строго посмотрела на Моршанцева, не ища, а просто требуя поддержки, несмотря на то, что из-за разницы в возрасте росли они в разные эпохи и на разных фильмах. — «Дни хирурга Мишкина», «Дорогой мой человек», «Открытая книга»…

— «Молчание ягнят», — подсказал Микешин.

— При чем тут это?!

— При том, что маньяк Ганнибал — врач-психиатр, — без тени улыбки пояснил Микешин.

— Я говорю о наших фильмах, а он мне подсовывает какие-то похабные ужастики! — совсем по-базарному возмутилась Довжик. — Ты еще «Доктора Айболита» вспомни!

— Айболит не в тему — он ветеринар…

Микешин налил воды в электрический чайник и включил его.

— А у меня сегодня — особый чай! — сразу же объявила Довжик. — Его можно заваривать семь раз подряд, и каждый раз получается новый вкус.

— Самое то для дежурства, — одобрил Микешин. — Одной щепотки до утра хватит.

Сам, однако, угощаться чудесным чаем не пожелал — заварил кипятком пакетик «Липтона». Моршанцев же на работе пил только растворимый кофе, крепкий и сладкий. Две чашки подряд заменяли обед, отшибая аппетит часа на четыре.

Кормили в институте не очень. В смысле — не очень дорого (сто восемьдесят — двести рублей за обед из трех блюд плюс стакан сока — это по московским меркам доступно и терпимо), но и не очень вкусно. Никакие салаты, жиденькие супчики, котлеты, в которых хлеба было втрое больше, чем мяса… Соки отличались от воды только цветом, но не вкусом. Бутерброды с колбасой, ветчиной или сыром, прихваченные из дома, доставляли куда больше удовольствия и лучше насыщали, поэтому Моршанцев перешел на «сухой паек», а когда забывал его или если поутру дома не было колбасы или сыра (холостяцкая жизнь есть холостяцкая жизнь), то «обедал» кофе. Выигрыш был двойным — и в деньгах, и во времени. Пока дойдешь до столовой, пока отстоишь очередь, пока вернешься обратно… а тут вытащил из холодильника, стоящего в ординаторской, бутерброды, размешал в кипятке кофе с сахаром — и можно приступать… Впрочем, самые экономные из коллег, такие, как, например, Маргарита Семеновна, ни в столовые не ходили, ни из дома никакой провизии не приносили, а столовались «из буфета», то есть из больничного котла. Объедать больных вообще-то не полагалось, но процентов десять-пятнадцать сами отказывались есть «казенную» пишу, питаясь тем, что им приносили родственники, да вдобавок буфетчицы раздавали еду экономно-рачительно, выкраивая порции для себя, для постовых медсестер, помогавших в раздаче пищи и сборе грязной посуды, для старшей сестры и некоторых бережливых докторов.

Заведующая отделением смотрела на питающихся из больничного котла косо, но в то же время сквозь пальцы. Могла отпустить ехидное замечание, могла отчитать или даже уволить (случалось и такое) зарвавшуюся буфетчицу, чересчур увлекающуюся «ополовиниванием» порций, но всерьез с этой «традицией» не боролась, потому что понимала бесперспективность подобной борьбы. Стоит только лишить буфетчицу «приварка» к ее не ахти какому заработку, как та уволится, и до прихода новой возить с кухни тяжелые пятидесятилитровые фляги с едой придется старшей медсестре. Героизм, как и все на свете, имеет свои пределы, недели через три может уволиться и старшая медсестра… Поэтому лучше не обострять отношения. Умные заведующие отделениями, и не только заведующие отделениями, но и все прочие умные руководители, прекрасно понимают (во всяком случае, должны понимать), кто из подчиненных работает за зарплату, а кто не только за нее. Это понимание помогает руководить эффективно и без сбоев.

Сегодня утром Моршанцев не стал «досыпать минуточку», выключив будильник, а сразу же встал, и полки в холодильнике не были пустыми (их даже полупустыми назвать было нельзя), поэтому бутерброды вышли роскошными — тонкий ломтик ржаного хлеба, почти такой же толщины кусок нежно-розовой ветчины, тоненькие эллипсы соленого огурца, голландский сыр и еще один хлебный ломтик. Готовя бутерброды, Моршанцев негромко напевал:

С тобой мы, милая моя, целуемся, гуляем.

Тебе я нравлюсь, да и ты не безразлична мне.

В любовь играем, пустяки друг другу повторяем.

Нам просто в жизни повезло, а в частности — тебе.

Вот если бы с тобой вдвоем на остров мы попали,

Во мне бы голод пробудил коварный хищный нрав,

За ломтик хлеба, что нашла случайно ты в кармане,

Тебе бы шею я свернул, и в этом был бы прав.