Еще некоторое время они стояли молча, пристально глядя друг на друга. Потом Бернарди попрощался и медленно побрел в глубь леса, притихшего, безмолвного.
Наконец двинулся к дому и полковник, потухший фонарь раскачивался и поскрипывал у него в руке. Сделав шагов шесть или семь, Проколо остановился и резко обернулся: ему показалось, будто кто-то идет следом.
Однако он никого не увидел. В свете луны все было неподвижным и молчаливым. И тем не менее полковник заметил, что за ним тянется длинная черная тень — непомерно длинная. То, что луна начала меркнуть и лучи ее теперь падали на землю косо, не могло служить исчерпывающим объяснением, почему тень вдруг стала такой огромной.
Еще через пару шагов полковник снова обернулся:
— Да что тебе надо от меня, проклятая тень? — спросил он, взбешенный.
— Ничего, — ответила тень.
Глава XIII
По безлюдным долинам часто бродят пагубные мысли, недобрые желания, и откуда они берутся — неизвестно. Их рождает одиночество, а потом они проникают в сердце: для того чтобы в человеке поселилась такая зараза, достаточно лишь долго смотреть на лес в дни, когда дует северный ветер, или наблюдать за кучевыми облаками, или просто пройти по одной из тех заросших, петляющих между деревьями тропок, что бегут на северо-запад. Именно это и приключилось с полковником Проколо. Однажды вечером у него в голове стала вертеться мысль — поначалу робкая, она постепенно превратилась в навязчивую идею: вот бы Бенвенуто умер.
Осмотрев доставшиеся ему владения, Проколо пришел к выводу, что Морро поступил крайне несправедливо, отдав Бенвенуто лучшую и бóльшую часть леса. Из-за препятствий, с которыми он столкнулся при попытке вырубать ели в Старом Лесу, а также из-за всей этой истории с духами полковник ходил теперь мрачнее тучи. К племяннику, которого он видел шесть или семь раз в жизни (включая неожиданную встречу на лесном празднике) и считал созданием ничтожным и жалким, Проколо не питал теплых чувств. Вскоре он стал относиться к нему как к обузе и постепенно возненавидел мальчика, мечтая, чтобы тот сгинул, провалился сквозь землю, — вот тогда ему принадлежали бы все угодья.
Никто, конечно — разве что ветер Маттео, — не догадывался о замыслах, которые зрели в голове у Проколо, подпитываемые одинокими прогулками и всякой скверной, сочившейся в иные дни из чащи.
Правда, те, кому доводилось тогда повстречать полковника, замечали, что глаза у него светятся коварством, а в голосе звучит что-то странное, наводящее на мысль о нечистых намерениях; и собеседник старался побыстрее закончить разговор, словно опасался, что Проколо причинит ему неизвестно какой вред.
Нехорошая мысль, прицепившаяся к полковнику, в конце концов заставила его проговориться и в открытую заявить о своем желании. Кое-кто, кого мы не можем назвать здесь по имени, но чья честность не вызывает сомнений, услышал разговор, происходивший 23 июня возле дома между Проколо и ветром Маттео.
— Сегодня ночью мне приснилось, — сказал полковник, — будто Бенвенуто умер.
— Ну, не такой уж это нелепый сон, — заметил ветер. — Бенвенуто хрупкий и болезненный мальчик.
— Мне приснилось, будто Бенвенуто умер, — продолжал Проколо, — и я стал хозяином его леса.
Ветер ничего не ответил.
— И я стал хозяином всего его леса, — повторил полковник спустя мгновенье.
— Скажи уж лучше прямо, — не выдержал Маттео. — Ты что, хочешь попросить меня погубить его?
Полковник молчал.
— Если дело стало только за этим, — прибавил ветер, — то для меня такое задание — пустяк, справлюсь в два счета. Заодно потренируюсь. Какой-нибудь хороший ураганчик в подходящий момент… верно, полковник? И все шито-крыто, никто ничего не заподозрит.
— Да, — ответил Проколо, — ты ведь дал мне клятву верности.
Глава XIV
Пансион, в котором учился Бенвенуто, находился примерно в восьми километрах от Нижнего Дола, по дороге в горы. Чуть выше начиналась полоса хвойных деревьев, а до Старого Леса оставалось еще порядка километра.
24 июня во втором часу дня Бенвенуто, воспользовавшись перерывом между занятиями, отправился в лес — зачем, нам неизвестно, — и как раз тогда его настиг ветер Маттео.
Внезапно мальчик почувствовал, что против него восстала какая-то грозная, неведомая сила. Он упал в траву, прижался к земле. Потом встал, испуганный, и, задыхаясь от страха, со всех ног побежал обратно к пансиону.
Он бы охотно позвал на помощь товарищей, если бы они так часто не высмеивали его, дразня доходягой и слабаком; сейчас они уж точно застыдили бы Бенвенуто.
Пансион был недалеко, однако Бенвенуто никак не удавалось добраться до него. Маттео налетал то с одного бока, то с другого, и мальчик все время был вынужден отклоняться от цели. Он не мог взять в толк, что же, собственно, происходит, и лишь продолжал бежать с отчаянным упорством.
Под натиском ветра Бенвенуто отнесло в сторону от пансиона, он спустился в широкую ложбину, поросшую травой, то и дело припадая к земле. Место было совсем безлюдным — именно такое и подыскивал Маттео; никаких свидетелей, то, что надо. Вот и подвернулся случай навсегда избавиться от мальчишки.
Маттео смекнул, что если Бенвенуто добежит до леса по другую сторону ложбины, то благодаря сопротивлению стволов сила ветра вырастет вчетверо. Однако он не учел, что мальчик мог спрятаться в заброшенной хижине, маленькой и покосившейся, которая стояла посреди луга.
Выбившийся из сил Бенвенуто бросился к этой лачуге, едва переводя дух. Закрыл поплотнее дверь, которая еле держалась на петлях, навалился на нее всем телом и принялся громко кричать и плакать.
Прислушавшись к реву ветра, сотрясавшего хижину, Бенвенуто узнал Маттео. Это, похоже, немного успокоило его. Он перестал причитать, но на его зов: «Маттео! Маттео!» снаружи никто не отвечал.
Стены раскачивались под шквалистым ветром. Солнечные лучи, проникавшие сквозь щели, трепетали на полу. Казалось, хижина вот-вот рухнет.
В гуле ветра Бенвенуто расслышал гнев и ярость, желание причинить зло.
— Хижина, держись! — взмолился мальчик. — О Матерь Божья!
— Нашел о чем просить, — сказала ему хижина. — Я уже не та, что прежде. Но, во всяком случае, постараюсь. Правда, вряд ли смогу продержаться долго.
Дрожащий от страха Бенвенуто стоял, прижавшись к двери, и не сомневался, что Маттео вот-вот снесет лачугу. Он слышал историю про дамбу и рассказы о разрушительной мощи Маттео, когда тот впадал в гнев.
Но внезапно ветер стих.
— Ну вот, сейчас он возьмет разбег! — проскрипела крыша хижины. — Теперь нам уж точно несдобровать.
Настала мертвая тишина. Бенвенуто всхлипывал и молил о пощаде, но его стоны оставались без ответа.