– Я здесь при чем? – вспылил тот, раздувая полные щеки. – Турция здесь при чем? Место свое знай, женщина. Как шайтан, вскочила здесь, слюнями брызгаешь!
– Чего вы боитесь? – закричал ей бежевый.
– Закрытых боюсь!
Каменнолицый замигал правым глазом:
– Это люди смуты дискредитируют ислам…
– А они говорят, что вы и все Духовное управление дискредитирует, – снова вклинился губастый юноша.
Все разом заголосили.
Шамиль вышел в жаркий коридор и поводил плечами, как бы желая отогнать происходящее. Потом достал телефон и потыкал в кнопки, но дядя Алихан не отвечал. Набрал своему другу Арипу, который работал в Москве, но и Арип был недоступен. Из конференц-зала раздавались многоголосые крики, среди которых особенно выделялся хриплый бас Шарапудина Мурадовича.
Постояв в нерешительности, Шамиль вышел на улицу. Ничего как будто не изменилось. Сначала он взглянул на узкий перекресток, где сигналили громоздкие маршруточные такси, потом на смеющихся девушек, толпящихся у входа в нелепое стеклянное здание со множеством модных вывесок, потом на палатку «Хлеб», откуда высовывалась чья-то повязанная косынкой голова. Голова кричала что-то голоногим мальчишкам, бегущим в сторону обклеенного завлекательными афишами деревянного забора, окружавшего замороженную стройку. За забором слышались счастливые крики купальщиков, плещущихся в огромной дождевой луже на месте выкопанного и недостроенного фундамента. Через дорогу от редакции пестрели нарядные частные коттеджи и кривые белые домики, на одном из которых кто-то вывел углем «Продаю муку».
Шамиль повернул за угол, туда, где под навесом сидела разморенная солнцем женщина и продавала квас. Купил большой пластиковый стакан за несколько десятирублевых монет и зашагал в сторону выжженной клумбы. Недалеко от клумбы росла чахлая акация, бросая на разноцветную тротуарную плитку редкую тень.
Он присел под акацией, на исписанную черным маркером скамейку, глотнул квасу и задумчиво уставился прямо перед собой. Несмотря на жару, на улице было людно и шумно. Из маленьких кофеен доносилась визгливая музыка вперемежку с жужжанием бензопилы, возбужденными криками прохожих и стрекотом степной саранчи. Шамиль снова набрал дяде Алихану и снова безрезультатно. «Что это я на измены сел?» – спросил он сам себя и выпрямился.
Возвращаться в редакцию не хотелось, тем более что вскоре должна наклюнуться нормальная работа. Омаргаджи говорил ему, что узнает про какое-то хорошее место в суде. Шамиль допил квас большими глотками, смял пластиковый стаканчик и, не найдя, куда его бросить, оставил лежать на скамейке. Захотелось увидеться с Омаргаджи тотчас же. Он встал и побрел в сторону моря, где в старых, пропахших деревянной плесенью дворах ютилось несколько небольших адвокатских контор.
Свернув на соседнюю улицу, Шамиль столкнулся с похожим на бочонок Хабибулой. Хабибула подскочил от радости и, широко щерясь добродушным золотозубым ртом, залепетал:
– Салам, Шамиль! Куда идешь? Я вчера с кутана{Населенный пункт, административно входящий в горный район, но находящийся на равнине, в зоне отгонного животноводства. Возникает на месте пастушьих стоянок на зимних пастбищах.} приехал, молоко, творог, туда-сюда привез. Валлах, не хотел ехать, хотел Марата послать, но самому пришлось. Туфли видишь у меня какие порватые? – говорил он, показывая на свои дырявые сандалии. – Сейчас молоко-сыр продам, и момент куплю себе туфли от души. Салимат поругает, а я что, виноват, что ли? Пока сегодня по городу ходил, порвал. У нас трубы на улице меняют, вот так вот грязь лежит, камни острые царапают… Идем ха, ты куда спешишь?
– Хочу к Омаргаджи зайти, по работе поговорить.
– Какому Омаргаджи? КIурбанизул Омаргаджи? – Хабибула весело засмеялся, на ходу потирая складчатый рот. – Он ко мне на десятый кутан приезжал, двадцать раз мне в шахматы проиграл! Двадцать раз! Теперь видит меня, убегает…
– А ты не знаешь про слухи, Хабибула? – спросил Шамиль, примеряясь к короткому шагу спутника.
– Какие слухи? А, то, что у Меседу шифер от ветра упал в Шамхале? Еще как слышал! Мне Салимат говорила. Позвала бы она меня ставить шифер, ничего не было бы. Я крепко делаю, у Магомеда спроси. Этот Запир же есть, который Пайзуллы сын? Вот его позвала. Поэтому…
– Нет, я не про Меседу, – отмахнулся Шамиль. – Тут другое говорят. Нас от России отгораживают. Пограничники, туда-сюда. Берлинская стена.
Они остановились на перекрестке, сплошь забитом гудящими автомобилями. Из окон машин высовывались нахмуренные лица и машущие руки. Молодые прохожие сгрудились у бордюров, снимая толкучку на телефоны. Хабибула замахал руками около ушей, как бы давая понять, что ничего не слышит из-за дорожного шума.
– Ле, куда все едут? – спросил он, воодушевленный зрелищем. – Ты на них посмотри!
– Наверное, где-то дорогу разрыли…
– Идем ха, – еще раз предложил Хабибула, – я тебе сметану дам, творог… Что про стену ты говорил?
– Вот, говорят, стену строят на севере, нас отгораживают, – неохотно повторил Шамиль.
– Ай, астауперулла, – засмеялся Хабибула, – этот хапур-чапур оставь, да, свой! Что ты говоришь? Ты сейчас у Карима в газете? Это ваши журналисты ай-уй делают. Нам сюда теперь.
Он взмахнул полной рукой в сторону длинной и беспорядочной улицы, усеянной частными лавками.
– Нет, не обессудь, к тебе потом зайду, Хабибула, – улыбнулся ему Шамиль, – сейчас, клянусь, не могу.
– Когда сможешь? Я же скоро опять в кутан поеду, – бодро ответил спутник, расправляя дешевую рубашку на большом животе.
– Завтра, может, зайду, – неопределенно пообещал Шамиль, оглядываясь на сигналящие автомобили.
– Ждать буду! – радостно закричал Хабибула, подавая ему руку. – Давай ха тогда.
И пошел, слегка припрыгивая в дырявых сандалиях. Шамиль повернул в другую сторону вместе с толпой.
– Ле, что там? – спросил он у одного юнца, пробегавшего мимо.
– Движуха какая-то, отвечаю, – бросил тот на бегу, зыркнув глазом, и тут же растворился в гурьбе.
В кармане у Шамиля заиграл дагестанский гимн, он жадно прижал трубку к уху:
– Салам алейкум, дядя Алихан!
– Ваалейкум салам, Шамиль, – голос дяди Алихана звучал глухо и неуверенно. – Я твои звонки видел, не мог отвечать, тут в министерстве собрание. Ты про это, про вал этот слышал уже?
– Да, в газете обсуждали.
– Правда, говорят… – дядя Алихан тяжело подышал в трубку. – Сейчас будем решать… там еще сепаратисты вроде из-за этого собираются.
– У Кумыкского театра? – спросил Шамиль, глядя, как молодые люди плавно стекаются к площади у замысловатого полукруглого здания.
– Не знаю. Ты где сейчас?
– Я здесь тоже.
– Там особо не стой, и, короче, мы сами не знаем еще, сейчас будем этот вопрос прояснять. Фарид из правительства же есть…