Ultraмарин - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Зеленогорский cтр.№ 27

Жена вспыхнула огнем и пошла готовить свое тело для любовных игр.

Хариков лежал на супружеском ложе, поигрывая плеткой, и душил себя на пробу.

Когда жена впорхнула, вся наблаговоненная, он начал любовную игру. Поцелуи ему дались легко, он слышал по радио, что за всю жизнь человеку выпадает всего две недели поцелуев. Он явно перебрал свою норму еще в девятом классе – не отрываясь сутками целовал Зою Самоварову из десятого, позже сверх нормы уже редко хотелось, сразу к делу переходил.

Нужно было приступать к душным ласкам, и он накинул шнур на лебединую шею подколодной змеи. Голова Харикова кружилась, он стал затягивать шнур, делал это нежно и бережно. Сидеть совсем не хотелось, но руки дело знали, глазки любимой почти закатились, однако грудь вздымалась, и видно было, что он попал в яблочко.

Когда она достигла апогея, рука нашла плеть и Хариков почувствовал себя настоящим казаком. В ушах зазвучала песня Высоцкого про коней, особенно выделялась строчка: «Вы тугую не слушайте плеть…»

Первый удар, второй, губы рядом шептали: «Еще…»

Он ушел к себе в комнату и стал собирать чемодан для долгого срока по тяжелой статье.

Наутро он боялся проснуться, но в обед деваться стало некуда, и он открыл глаза. На кухне раздавалось пение – жена пела про коней, лицо ее сияло счастьем.

Шестого июня праздновали юбилей А.С. Пушкина в альтернативном варианте.

Пришли все.

Поэт Екатерина Бань, автор ненаписанной поэмы с первой строчкой: «Я, полевая мышь, скачу бесстыжей белкой…»

Художник Малькевич-Кандинский, работающий в манере позднего Босха с легким акцентом Дали, – у него купил работу один пьяный немец, торгующий подержанными телефонами, восхитившись натюрмортом «Охотничьи сосиски с гениталиями». Он пришел на минутку, торопился на поезд в Питер, где собирался работать на галерею маргинального искусства.

Елдырин-Леонардов, культуролог, поэт без стихов, исследователь творчества и лифчика Екатерины Бань (творческий псевдоним – ЕБань). Исследовал пока неглубоко, но очень рассчитывал на погружение в личность и тело загадочного явления.

Пришли также поэт Мартышкин и прозаик Кручинин, пьяные после перформанса на проходной фабрики чесальных машин, где работницам после смены показывали жопу поэта Мартышкина. Работницы не реагировали, утомленные непосильным трудом и тяжелым материальным положением.

Кручинин возмущался бездуховностью пролетариата и обещал в следующий раз взорвать общественную мораль провинции актом художественной дефикации под аккомпанемент скрипачки Изольды из кукольного театра.

Пришел Полистергейст – известный диджей и автор манифеста «Пошли все на хер» о закате искусства в третьем тысячелетии. Он был не один, привел Джима-фотографа, автора выставки одного дня в салоне визажиста Мурадяна, легального гея и друга Джима на платонической ниве.

Посмотрели снимки Джима из районной бани, где он снимал из шкафчика для одежды женского отделения. Всем понравилось, кроме Кручинина, который возмутился съемкой скрытой камерой, настаивая на открытой, иначе у моделей нет эмоций. Рецензия Екатерины Бань была шокирующей, она улыбалась и сказала непонятное: «Тела! Тела! Я бы в поле легла и лежала до удара стального кинжала!»

Елдырин-Леонардов записал ее новый перл и решил, что его время пришло и она сегодня, в день рождения классика, ляжет с ним на алтарь искусства и вожделения. ЕБань уже была не против, просто еще выпила мало и боялась пропустить перформанс, обещанный поэтом Мартышкиным и прозаиком мелких форм и крупных замыслов Кручининым.

Ждали прихода художника Брило, который подсматривал официальные мероприятия у памятника Пушкину. Он пришел и рассказал, как эти жалкие никчемные личности предавались пошлому поклонению великому поэту. Он смешно показал мэра, читающего классика, уморительно спародировал официального поэта Гришку Рабиновича, творческий псевдоним – Стальский-Вельский. На какой хер Гришка выступал в литературе с двойной фамилией, никто не знал, но то, что он написал к юбилею книжку о том, как из южной ссылки этот город проезжал Александр Сергеевич и три часа был в доме его прабабушки с интимными целями, узнали все. Книга вызвала огромный резонанс, «желтая пресса» раструбила о том, что Гриша – потомок классика. Гриша не препятствовал этим домыслам, часто стоял у памятника и пытался доказать разительное сходство. Он был похож на Пушкина только избыточной курчавостью, талант у него был небольшой, но поэт он был значительный. Его знал губернатор, здоровался с ним за руку и даже одобрил его оду заводу по изготовлению сенокосилок – старейшему промышленному гиганту города N.

Мартышкин считал Гришку жалким версификатором, друг его Кручинин говорил, что из Гришки поэт, как из говна пуля, обещал при случае разбить ему морду и вынудить его уехать на историческую родину, освободив священное место первого поэта города другу Мартышкину, дать дорогу национальному кадру.

На кухне скрипачка Изольда готовила закуску и параллельно разговаривала с подругой, гримером из академического театра.

Там к юбилею шла пьеса «Пушкин и Высоцкий», ее написал драматург Хайрулин, местный авангардист. В этой пьесе два актера сидели в собачьей будке и матом разговаривали о судьбе поэта в России.

Пьеса имела успех, несмотря на жалкий лепет отдела культуры, где были одни консерваторы, не понимающие нового языка и вызовов нового века.

Позвонили две девушки – Белла и Анжела, обе входили в их художественный салон на правах начинающих концептуалисток. Они сказали, что уезжают в Питер пробовать себя в одной галерее, а пока все наладится, поработают в сауне, где наберутся жизненного опыта и обрастут связями с бизнес-элитой.

ЕБань демонически заржала – она неплохо знала этих концептуалисток, их художественные интересы вызывали у нее естественный гнев. Проститутки, просто твари! В Питер им надо! Мало им ебарей на малой родине! Что подумает культурная столица о таких пионерках-первопроходках из родного города! С таким творческим багажом в столицу! «Чистая шняга!» – гневно заклеймила их поэт одной строки, хотя втайне была рада отъезду этих вульгарных шлюх: она желала быть единственной женщиной-магнитом на художественной ниве города N.

Елдырин-Леонардов поддержал свою музу и решительно придвинулся к телу. Он начал прелюдию и для страховки налил ей еще вина, чтобы не было холостого выстрела.

Кручинин с Мартышкиным разминались пивком и вяло шерстили Карлика – этот жалкий стоматолог-журналист в пятый раз затеял глянцевый журнал на деньги хозяина рынка. Его жена мечтала появиться на обложке местного «Бога» – так его назвал Карлик, чтобы избежать претензий от «Вога» настоящего. Поэт Кручинин журнал видел, супруга спонсора на обложке лежала без трусов на джипе мужа, а внутри был целый разворот с ее прелестями. Муж был доволен, первый тираж раскупили воинские части, правоохранительные органы, несколько экземпляров попали в местную тюрьму вместо наркотиков.